Игорь Кудрявцев Сентиментальное путешествие по Азии и Евразии

— Жалко, — сказал я, — что мне не дали «Раблезианскую» премию по литературе.

— А такая есть? — спросил В*, лауреат Пастернаковской, к слову сказать.

— Нет. У нас — точно нет.

(Мне присудили Астафьевскую. «Приезд обязателен. Дорогу оплачиваем». Не связанный на тот момент ни семейными узами, ни светскими, ни трудовыми обязательствами, решил: поеду, это именно то, что мне теперь нужно — поехать.)

— Денег дадут, — цинично заявил я В*.

— У меня к тебе будет маленькая просьба… — вдруг сказал он. И смутился.

— Премия невелика, — уже менее цинично добавил я. И тоже смутился.

В*, краснея, продолжал:

— Мне, право, неудобно обращаться с таким делом к лауреату Астафьевской премии… (Я сгруппировался.) У нас что-то случилось с канализацией… (Я расслабился.)

Заглянул, пощупал, залез под ванну.

— Клянусь унитазом, — резюмировал я, — это нетрудно исправить. (При помощи атомной бомбы.) Вернусь — починим.

Откланявшись, я отправился собираться в дорогу.

«Ostin». Пожалуй, возьму брюки «Ostin», решил я (впрочем, других у меня все равно нет). В них я буду выглядеть если не достойно, то, во всяком случае, вполне прилично. К этим брюкам, размышлял я, прекрасно подойдет рубашка «Marx & Spencer» (единственная, впрочем): по цвету и по фактуре.

Решено: «Ostin» и «Marx & Spencer».

Очевидно, думал я, на церемонии вручения премии принято говорить какие-то речи и т. д., и т. п.

Подумаю об этом, решил я, дорогой.

МОСКВА

Утро я встретил уже на Красной площади. С удовольствием послушал бой курантов. Отметил, что площадь стала гораздо меньше.

В отличие от некоторых, куда бы я в Москве ни пошел — неизменно попадаю на Красную площадь (вообще-то я шел в «Пироги» — В* сказал: сходи в «Пироги» — книжки посмотреть, возможно, позавтракать).

Позавтракал в McDonald's-е. Бывая в Москве, стараюсь выбирать меньшее зло (невкусно, вредно, но хотя бы не отравишься).

Зашел в книжную лавку. Погулял.

Приветливые, довольные азиаты умывали из шлангов Москву. Мне хотелось им всем сказать: милые, трудолюбивые азиаты, я еду к вам в Азию, более того, я лечу к вам в Сибирь; бросайте шланги — летим со мной, в Сибирь — в Азию — домой.

Сходил в Консерваторию, пешком.

Я обожаю музыку.

Постоял в холле. Узнал, кто играет вечером (когда я буду уже в самолете). Двадцатого играет Кисин — вот здорово.

— А сколько стоит самый дешевый билет на Кисина? — спрашиваю в кассе.

— Шесть восемьсот. (Много.)

Получу премию, думаю — куплю, если денег хватит, самый дешевый, если билеты останутся, самые дешевые, быть может.

Обожаю музыку.

Прочел роман Сартра, на скамейке Тверского бульвара. Не пропуская при этом взглядом ни одной москвички.

Испытав немало разочарований в нежнейшей из страстей, я, тем не менее, отнюдь не питаю предубеждения ко всему без исключения прекрасному полу. И, видит Бог, еще надеюсь встретить свое счастье.

Кто знает, думал я, где это произойдет? Быть может —

В САМОЛЕТЕ

Первую сибирячку я встретил еще во Внуково, в самолете, сразу же почувствовав к ней невероятную симпатию. И вовсе даже не оттого, что она была в дредах и в пирсинге, не оттого, что у нее был дивный загар (в конце апреля!), а пупок заклеен бактерицидным пластырем, — вовсе нет. Сибирячка была скромна и прямодушна, что в наших широтах, признаться, встречается не очень часто. Если все сибирячки таковы, размышлял я (имея в виду, разумеется, не дреды), то стоит подумать о миграции.

В пупке, оказалось, был свеженький пирсинг.

— В СТАВрополе ВСТАВила, — пояснила сибирячка (прояснив тем самым и происхождение загара).

— Можно, — спрашиваю, — потрогать?

Говорит:

— Можно.

Затаив дыхание, трогаю. Дреды (интересно же).

— А как голову мыть? — интересуюсь дальше, понимая, что вопрос, очевидно, не оригинален.

— Обыкновенно мыть, — отвечает, — как все моют. Кроме того, остатки мыла в дредах фактически увеличивают рост волос.

Собравшись с духом, задаю вопрос, который давно меня мучает:

— А что будете делать, если вши заведутся?

— А вы что будете делать?

— Наголо постригусь, — отвечаю.

— И будете выглядеть нелепо, — говорит сибирячка. — Я тоже постригусь наголо. И вновь буду выглядеть оригинально. (Логично, черт возьми, думаю, весьма логично.)

Свежий пирсинг требовал ухода: во избежание заражения его необходимо было регулярно протирать какой-то жидкостью, спиртом, полагаю.

— Больно? — спросил я.

— Больно, — ответила она. — Когда чихаю. И когда смеюсь.

Я не стал ее смешить. Мне было не до смеха.

Наши кресла были рядом, пожалуй, слишком рядом. На такую близость с существом другого пола я отваживаюсь не сразу. Порой на это уходят недели, а то и месяцы. Я попросил плед.

Хорошенькая stewardess с полными ногами заботливо укрыла меня синим пледом. «Наталия», прочел я на бейджике, приколотом к ее блузке, когда тот оказался прямо перед моим носом (похоже, все-таки, «Givenchy», решил я, принюхавшись). Лучше бы накрыла пледом сибирячку, подумалось мне, с головой, и свои полные ноги.

Пробовал читать — не читалось, пытался спать — не спалось: то сибирячка протирала пупок, то «Наталия» вызывалась поправить мой плед и предлагала прохладительные напитки. Да разве ж способны, думал я, напитки охладить меня — разве что, горячительные, в большом количестве.

Охладила посадка: мой гайморит (или синусит?) дал о себе знать; от боли в висках я вцепился в подлокотники. Слава Богу, сибирячка ничего не заметила: она была занята своим пупком, ремень безопасности причинял ей неудобства.

— Вот я и в Сибири, — говорю (когда самолет приземлился).

— Что ж привело вас в наши края? — спрашивает сибирячка.

— Астафьев, — отвечаю.

— «Царь-рыба», — сухо сказала она.

— Читали?

— Проходили.

ЕМЕЛЬЯНОВО СИБИРЬ

Ее встречал в аэропорту сибиряк. Вдвое моложе меня. И вчетверо симпатичнее. (Может, брат? хотя, братьев так не целуют.)

Какая, думаю, досада, ведь я совсем уже было хотел предложить ей… (Впрочем, теперь моя любезность превратилась бы всего лишь в вежливость.)

Меня тоже встречали (с машиной, как и было обещано). Мужик с табличкой «Балтика». Знают, подумал я, с горечью, кого спонсировать (двое знакомых литераторов скопытились от пивного алкоголизма).

Лишившись спутницы, я ощутил на заднем сиденье машины внезапное чувство одиночества (водитель не в счет).

Отвлекла Сибирь, за стеклом.

— Как у вас, право, неровно, — сказал я.

— Сопки, — ответил водитель.

Не слишком ли много, думаю, новых впечатлений в один день: самолет, дреды, сопки, пирсинг в пупке?

Ехали по Сибири минут сорок (академический час). Водитель успел прочесть мне