— закричала Хельга.
Поняла, слава Богу. И, нехотя, ушла. Володька с Хельгой остались одни.
— Валдис…
— Я не Валдис! Я Володя! — перебил он ее.
Хельга, не обращая внимания, продолжала:
— Валдис, я полюбила другого человека. Он латыш. Понимаешь?
— Не понимаю!
Володька подошел к ней, осторожно взял ее обеими руками за лицо и сказал:
— Хельга, у нас с тобой сын, дура ты…
— Он латыш. Понимаешь?
— Не понимаю! Не понимаю! Не понимаю!
— У Андриса зубки режутся. Два нижних. — Дай его мне. — Он заплачет. Действительно, заплакал. Заорал. Открыл свой маленький ротик, показав Володьке два зубика-недоростка — и заорал. Володька бережно прижал сына к груди: — Андрюха, ты чего кричишь на папку? — Он тебя не понимает. Мы с ним говорим только по-латышски. — Дура ты, Хельга, — ответил Володька. — Все вы тут... Он отдал ей кричащего малыша, а потом сказал: — Хельга, если ты тупая, то я тебе объясню. Андрюха — мой сын! Ты меня поняла?! Молчание. — Ты поняла?! — Да. Володька вдруг почувствовал, что ему больше нечего делать в этом доме. Ему нехрен делать в этой маленькой республике! — Хельга! Позови своего лабуса. — Нет! — Не бойся, не трону. — Валдис! — Позови!
Сутулый, длинный очкарик. Башка черная. На лабуса совсем не похож. — Лабус, отвезешь меня в аэропорт. — Я не лабус! Я латыш! Литовцы — лабусы. — Не перебивай меня, лабус. Отвези меня в аэропорт. — Я не могу! Я плохо езжу. — Зато, я хорошо. Сядешь сзади. — Я не могу! — Заводи, лабус.
Володька гнал как придурок. Он выжал из «Явы» все. «Ява» не взлетала. Обосравшийся от страха лабус, как баба обхватил его сзади обеими руками. Резко затормозил у автобусной остановки: — Лабус, руки убери. Приехали. Слез. Передал руль дрожащему лабусу. Затем снял с его плеча свою дорожную сумку. — Если с моим сыном что-нибудь случится — я тебя, лабус, под землей найду!
2003
— Спит? — Спит. Укачало. — Сын, наверное? — Ага… сын. — А у меня две девки: двенадцать и девятнадцать. От старшей еду. Вы-то, домой — или из дома? — Мы — за хлебом… в Ростов… — ??? — Мы сами из Рыбинска. Жена за хлебом послала, а в булочной — черствый. Говорю Серёньке: махнем в Ярославль за хлебом… заодно город посмотрим. Серёнька не бывал… Теперь — в Ростов. Я не бывал…
— К Ростову подъезжаем. — Да? Надо Серёньку будить. — Успеете… пусть досыпает. А я, грешным делом, сначала решил, что вы псих: в Ростов — за хлебом!.. Посидел — подумал: не… нормальный. — Жить — скучно. — Ага, скучно. В Ростове точно отоваритесь. У нас хлеба много… А то, давайте ко мне. У меня переночуете. А завтра, с утречка, на моем «запорожце», сгоняем за хлебом в Переславль. Я не бывал.
2003
— У Андриса зубки режутся. Два нижних. — Дай его мне. — Он заплачет. Действительно, заплакал. Заорал. Открыл свой маленький ротик, показав Володьке два зубика-недоростка — и заорал. Володька бережно прижал сына к груди: — Андрюха, ты чего кричишь на папку? — Он тебя не понимает. Мы с ним говорим только по-латышски. — Дура ты, Хельга, — ответил Володька. — Все вы тут... Он отдал ей кричащего малыша, а потом сказал: — Хельга, если ты тупая, то я тебе объясню. Андрюха — мой сын! Ты меня поняла?! Молчание. — Ты поняла?! — Да. Володька вдруг почувствовал, что ему больше нечего делать в этом доме. Ему нехрен делать в этой маленькой республике! — Хельга! Позови своего лабуса. — Нет! — Не бойся, не трону. — Валдис! — Позови!
Сутулый, длинный очкарик. Башка черная. На лабуса совсем не похож. — Лабус, отвезешь меня в аэропорт. — Я не лабус! Я латыш! Литовцы — лабусы. — Не перебивай меня, лабус. Отвези меня в аэропорт. — Я не могу! Я плохо езжу. — Зато, я хорошо. Сядешь сзади. — Я не могу! — Заводи, лабус.
Володька гнал как придурок. Он выжал из «Явы» все. «Ява» не взлетала. Обосравшийся от страха лабус, как баба обхватил его сзади обеими руками. Резко затормозил у автобусной остановки: — Лабус, руки убери. Приехали. Слез. Передал руль дрожащему лабусу. Затем снял с его плеча свою дорожную сумку. — Если с моим сыном что-нибудь случится — я тебя, лабус, под землей найду!
2003
ЗА ХЛЕБОМ
— Спит? — Спит. Укачало. — Сын, наверное? — Ага… сын. — А у меня две девки: двенадцать и девятнадцать. От старшей еду. Вы-то, домой — или из дома? — Мы — за хлебом… в Ростов… — ??? — Мы сами из Рыбинска. Жена за хлебом послала, а в булочной — черствый. Говорю Серёньке: махнем в Ярославль за хлебом… заодно город посмотрим. Серёнька не бывал… Теперь — в Ростов. Я не бывал…
— К Ростову подъезжаем. — Да? Надо Серёньку будить. — Успеете… пусть досыпает. А я, грешным делом, сначала решил, что вы псих: в Ростов — за хлебом!.. Посидел — подумал: не… нормальный. — Жить — скучно. — Ага, скучно. В Ростове точно отоваритесь. У нас хлеба много… А то, давайте ко мне. У меня переночуете. А завтра, с утречка, на моем «запорожце», сгоняем за хлебом в Переславль. Я не бывал.
2003