здесь.

То, что Чечня и Дудаев зашли слишком далеко и нужно что-то предпринимать — в этом никто не сомневался: жить отдельно от России, но за ее счет — слишком откровенная наглость. Подобное требовалось пресечь хотя бы в назидание другим. Но танки, самолеты по той самой точке на карте… Аргумент оружия не есть признак силы. Скорее наоборот. Им удовлетворяются политические амбиции и даже наказываются вместе с неугодными лидерами целые народы, но никогда не развязываются узлы. Тем более в национальном вопросе, где как бы все правы…

Федеральные войска взяли развалины города через несколько недель упорных боев, оставив с обеих сторон десятки тысяч убитых и раненых. И тут же завязли в бесконечных боях местного значения. Еще один анекдот, уже русский:

— Что высматриваешь, рядовой Петров?

— Да не пылит ли тот парашютно-десантный полк, товарищ капитан, который закончит эту войну за два часа.

— Э-э, займись-ка делом — набей патронами магазин для очередного боя. Пыли той можно ждать годами…

Зато не по артериям и венам, а по каналам, неведомым простым смертным, потекли полноводной рекой из Москвы на отстройку только что самими же разрушенного деньги. Много денег. Грузовики денег. Вроде не разучились с советских времен помогать тем, кому трудно.

Двадцать строительных организаций, получивших эти суммы и право на восстановление Чечни, в свою очередь создали по два-три десятка субподрядных организаций, передоверив им строительство и поимев на этом свои проценты. Новые хозяева денег, не мудрствуя лукаво, родили еще несколько десятков бригад, и тоже не бескорыстно. В конечном итоге на «чеченские» деньги насело около тысячи строительных организаций, которые в Чечне на налоговый учет не стали и, соответственно, никаких налогов не платили — ни дорожных, ни пенсионных, ни каких-либо других. Деньги крутились где угодно, но только не в республике, которой предназначались.

Это раскопал не я, а налоговая полиция Чечни. И сумела доказать Москве, что подобным образом восстанавливать республику можно бесконечно долго. Президент России легко издал специальный указ, обязывающий всех строителей стать на учет в налоговые органы по месту работы. И…

И когда я знакомился с Грозным, на его развалинах увидел всего один экскаватор, который, как оранжевый пыльный жук, копошился на развалинах бывшего президентского дворца. Один на весь город! Б.Н.Ельцин, к сожалению, со своими указами был грозен только для ближайшего окружения и личной администрации, дрожавшей за свои кресла.

Сама налоговая полиция размещалась в здании полуразрушенного детского садика. О его прежней принадлежности напоминали лишь песочницы, приспособленные под курилки и места чистки оружия, широченные окна, ныне забаррикадированные мешками с песком, да бывшая воспитательница Людмила Ивановна, перешедшая в уборщицы. Пожалуй, еще рисунок колобка на стене, насквозь прошитый в румяную щеку рваным осколком. Зато перед ним, не испугавшись взрыва, сидела целехонькая лиса и размышляла: кушать ей искалеченного уродца или полакомиться чем-нибудь более вкусным. Такая вот старинная сказочка в современном интерьере.

Кто знал, что в течение всего пребывания в Грозном я сам был подобен колобку, а за мной осторожно, чтобы не спугнуть, наблюдала другая лиса.

— На тебе, полковник, мы поставили метку, когда ты только позвонил в Грозный и сообщил о своем приезде, — признаются потом боевики. И с похвальбой, которая частенько развязывала им языки, пояснили: — У нас ведь в каждом государственном учреждении сидят свои разведчики и осведомители. Или сочувствующие. И пусть попробуют не сообщить что-то важное…

А я, наивный, трогательно прощался с теми, кто вышел меня проводить на попутке в Нальчик. А может, ее специально подсунули мне, да еще сопроводив предложение улыбкой:

— Не побоитесь ехать без охраны?

Что мог ответить я остающимся под пулями ребятам? Что боюсь? Что требую сопровождения? Подловили, подловили на десантной гордости, хотя афганский опыт подсказывал: зря сажусь к незнакомцам. А учил на собственной шкуре в Афгане: не бойся бояться, если хочешь улыбаться, а не плакать в этой жизни. Перестрахуйся. Во враждебной среде главенствует закон крокодила, обожаемый в ГРУ — Главном разведуправлении Генштаба: если вошел в одном месте, то выйди в другом. Крокодиловую кожу для дамских сумочек и мужских портмоне добывают элементарно просто: рептилии возвращаются из реки обязательно в том месте, где в нее вползли. Охотники и вкапывают именно на этих следах остроконечные пики, о которые животные сами же и распарывают себе брюхо. А всего-то и следовало — изменить маршрут. Ведь скорее всего именно среди провожающих оказался тот «охотник», кто передал по рации боевикам после нашего отъезда:

— Берите инкассаторскую «Ниву», они поехали по старопромысловской дороге.

Взяли красиво. Через час пути обогнавший нас БМВ стал подсекать «Ниву», пытаясь оттеснить ее в кювет. Мы еще ничего не поняли, а из окон высунулось по паре пулеметов. Резко оглядываюсь. Пристроившаяся сзади «шестерка» не напоминала пулеметную елочку только потому, что основным стволом в ней оказался гранатомет. А нам жестами уже приказывали остановиться.

— Конец. Боевики, — шепчет сзади Махмуд.

Я еще пытаюсь надеяться на недоразумение, ведь окружающие нас люди — в родной десантной «пятнашке». Почему не взял оружие!

Борис, после выезда из Грозного сменивший за рулем водителя, по всем правилам дорожного движения замигал поворотом и съехал на обочину. На этом взаимные любезности закончились. Не успел он заглушить мотор, как выбежавшие из машин люди в камуфляже буквально вырвали его с сиденья. В распахнутые дверцы всунулись два длинноносых «красавчика» — так чеченцы нарекли пулеметы. Упираются в нас с Махмудом:

— Руки за голову, голову — в колени.

Команды и движения отработаны до автоматизма — не у нас, конечно, а у боевиков. Водительское место уже занято, Борис исчез. Кортеж, прервав движение на трассе, разворачивается и мчится в обратную сторону. Никто не вмешался в происходящее, не выбежал на помощь, не погнался вслед. Начинает доходить, что все происшедшее — по-настоящему, что это — плен и жизнь обесценилась до одной пули. До легкого нажатия на спусковой крючок пулемета, приставленного к голове.

Лоб, уткнутый в колени, покрывается потом, от него же липко горит спина. Неужели страх? Он — такой?

Пытаюсь лихорадочно вспомнить, что у меня есть такого, за что сразу поставят к стенке. Блокнот с записями «нечаянно» уронил, когда распахивали дверцы, и его удалось затолкать ногами под сиденье. Найдут,