в синих шапочках или оранжевых фуражках. Одни готовили паруса на смену: складывали, чинили или подшивали холстину для бом-брамселей, фор-брамселей, крюйс-брамселей. Другие медленно, усердно драили палубу. Высоко в небе, в центре причудливой неразберихи парусов, еле виднелась рыжая голова впередсмотрящего: он стоял в большом бочонке, прибитом к бизань-мачте, недвижно, как фигура на носу корабля, оставленная про запас или забракованная. Под мачтой, у ее основания, могучий седоволосый араб втыкал булавки с цветными головками в большую морскую карту, висевшую на стене рубки.

Все матросы, кроме безмолвного дозорного, вели беседу. Каждая их фраза, лаконичная, приглушенная гулом океана, являла собой смешение слов, нахватанных из самых разных языков, и походила на спутанный узел с единственной в своем роде конфигурацией, которая, едва будучи озвученной, тут же бесследно исчезала. Несколько минут Селмер вслушивался в эти головоломные, эфемерные фигуры речи, силясь вызвать в памяти словарь морских технических терминов с его кошмарным нагромождением идиом, затем направился в носовую часть судна.

Возле шлюпбалки стояла женщина, ее лицо было обращено к морю. Она разговаривала с довольно пожилым человеком, который носил седую бороду и форму торгового флота. Женщина, молодая и светловолосая, была одета в белое платье; она указывала куда-то вдаль, и этот жест в меркнущем предзакатном свете казался нарочито отточенным, почти аллегорическим. Обернувшись, она заметила Селмера и подошла к нему. Они поздоровались, назвали себя: Рейчел, Тео. Капитан тем временем скрылся. Да-да, сказал Тео, Арбогаст говорил ему о ней.

Она спросила, хорошо ли он отдохнул, не проголодался ли, не слишком ли страдает от ран. Он ответил тоном бесшабашного оптимиста, что все хорошо, и она улыбнулась.

Они присели на деревянную скамью, привинченную к переборке. Солнце, уже прошедшее стадию багрового накала, сменяло пурпур на мягкие охряные тона. Тео рассказал о событиях на острове, но вкратце, почти не веря в то, что случилось; ему трудно было подбирать нужные слова. Все казалось теперь бесконечно далеким, стертым, поблекшим, как будто тридцать часов сна воздвигли между прошлым и настоящим неодолимый барьер, пограничную стену, за которой его жизнь не оставила никаких следов в памяти, разрушенной безразличием, как разрушают строительные леса, кончив возводить здание. Он подумал: может быть, это ощущение стертости возникает от хода самого корабля, от особенностей его килевой качки. Это напомнило ему моторку и Арбогаста.

— Мне очень нравился Арбогаст, — сказал он, — так грустно, что он погиб.

— Не думаю, что он погиб, — ответила Рейчел. — Это на него не похоже.

Небосвод сменил охряный цвет на шафранный, перешедший затем в мягкий беж, и Тео снова уснул.

Ему приснилось, что корабль доставил его в Тулон, где он родился. Он сошел на берег и сел на террасе кафе «Нептуния», с видом на порт. Подошел официант, сосредоточенный и рыжий, как тот дозорный на мачте, и положил перед ним на бок бутылку с крошечной моделью корабля внутри. Наклонясь к бутылке, Тео различил на палубе корабля самого себя, тоже крошечного, стреляющего из пушки по мелким летучим рыбешкам, которые выпрыгивали из воды и бились о стеклянные стенки; но вот одно из ядер, выпущенное слишком высоко, разбило бутыль, и оттуда хлынула вода, она вырывалась наружу лихорадочными толчками, в ритме бьющегося сердца; море, бегущее из пробоины, вскипело бешеным водоворотом и проглотило тонущий корабль, а моряки, попадавшие с него на столик кафе, бились в конвульсиях на пластмассовой поверхности, дрыгая руками и ногами, судорожно разевая и закрывая рты, таращась и задыхаясь, точно рыбы, выброшенные на сушу.

Он проснулся у себя на койке, в каюте, весь в поту, измученный и еще не полностью очнувшийся от страшного видения. Встав, он подошел к узкому оконцу: ему почудилось, будто тьма подвешена на ниточке, будто она вот-вот оторвется, рухнет вниз и растает. Он снова заснул.

На следующее утро он встретил на палубе Рейчел.

— Я сегодня совсем заспался.

Он вспомнил, что у него есть часы, приподнял обшлаг. Стекло было разбито, стрелки исковерканы, пружина завода остановилась навсегда.

— Не очень-то я ими и дорожил, — сказал он.

— Купите себе другие в Кантоне, — утешила его Рейчел. — Мы будем там через две недели.

Селмер расстегнул браслет и швырнул часы в море. Он представил себе, как они медленно погружаются в воду, проходят через донный слой, далекий от неба и потому всегда более темный, и наконец мягко ложатся на занесенную песком палубу, например, испанского галиона, если только по пути их не заглотнет какой-нибудь прожорливый глубоководный хищник.

— Пойдемте вниз, — сказал Рейчел, — пора обедать.

В столовой витал светлый полумрак. На стенах висели картины. Часть столов была свободна: моряки не могли есть все одновременно. А присутствующие мирно беседовали вполголоса, купаясь в приятном смешении запахов пищи, воска и морской соли. Здесь царила атмосфера прибрежного ресторана, даром что они находились в самом центре океана. Тео и Рейчел сели возле окна.

— Если вы высадите меня в Кантоне, — сказал Тео, — я как-нибудь доберусь оттуда домой.

— Если хотите, — ответила Рейчел. — И куда же вы отправитесь?

— Пока еще не знаю точно. Подумаю, прикину.

— На это у вас времени хватит.

— Ну а вы? — спросил Селмер. — Куда вы собираетесь?

— На север, — сказала Рейчел. — К Северному полюсу или как можно ближе к нему. Капитан согласен.

— Зачем?

— Хочу его увидеть.

— Да вы же там закоченеете, — предостерег Селмер.

— В трюме полно всяких мехов.

— Ну конечно, — подхватил он, — там полно всяких мехов, и мешков с золотыми дублонами и бриллиантами, и сундуков с изделиями из слоновой кости и ценного дерева, украшенными жемчугом и сапфирами.

Рейчел улыбнулась.

— Именно так и есть.

— Ну не знаю, — сказал Тео, — в таком случае не исключено, что мне захочется плыть с вами.

— Как хотите, — ответила Рейчел.

Вслед за чем они кончили свою трапезу и встали из-за стола.

Покидая столовую, Тео задержался перед картинами, висевшими на стенах. Большей частью это были пейзажи, выполненные с чрезмерной заботой о реализме. Одна из них изображала мужчину и женщину на фоне хаотического пейзажа. На другой большой парусник наискось пересекал морской простор.

Едва Тео поднялся из полутьмы на палубу, как резкий дневной свет полоснул его по глазам, точно бритвой. Порывшись в карманах, он отыскал темные очки, полученные от Арбогаста. Одно стекло разбилось — наверняка одновременно с часами, когда он упал на