грозным событием.

Воин снял шлем, передал его дворецкому и вручил ему же свой меч. Расступившиеся перед ним нахарары с глубоким почтением проводили его к особому сиденью в глубине зала, рядом с очагом, и заняли свои места, лишь когда он сел. Все молча ждали, когда он заговорит.

— Получили, конечно, известие… — начал он спокойно и сдержанно. — Указ царя царей обращен и к святейшему отцу и к нам. Надо или дать ответ на каждый пункт указа, или явиться ко двору царя царей. Копию указа переслал мне святейший отец. Я получил ее в Аштишате. Как угнали вы о нем?

— Гонец твой сообщил мне. А князья пожаловали на военные игры, — объяснил азарапет.

Вновь наступило молчание. Князья обменялись взглядами, все хотели высказаться, но не знали, с чего начать и кому говорить первым.

— Недобрым пахнет… — пробормотал азарапет. Он заглянул в глаза воину и покачал головой: — Каков же будет наш ответ? Чем кончится поездка в Тизбон?.. Недобрым пахнет!

— Да, недобрым, — подтвердил тот.

Нершапух Арцруни, которою ни физический, ни душевный склад не предрасполагали к долготерпению и сдержанности, с болезненной усмешкой обратился к новоприбывшему:

— Государь Мамиконян, ужели нам надо спокойно, по доброй воле, самим предаться на милость царя царей?! Да ведь…

Он, очевидно, хотел добавить нечто более резкое и определенное; его заросшие рыжеватой щетиной рябые щеки вспыхнули, точно их обдали кипятком; он тяжело перевел дыхание и умолк, не досказав своей мысли до конца. Бормоча что-то невнятное, он гневно оглянулся на нахараров, как бы ожидая отклика на свой вопрос.

Сдвинув угольно-черные брови и не поднимая на него глаз, как бы размышляя вслух, задумчиво заговорил Артак Мокац. Его слегка женственный голое звучал спокойно и мягко:

— Я, государи, в недоумении и сомнении. Действительно, каков должен быть ответ наш и на какой ответ даст свое согласие марзпан?.. Мы знаем свой долг. Но ведь перед владыкой арийцев за нашу страну непосредственно отвечает марзпан! Разлад возникнет между нами Вот что тяжело…

Князь Мамиконян искоса кинул на говорившего быстрый взгляд. Все замолчали.

Ваан Аматуни водил глазами по комнате. Он задерживал взгляд то на очаге, в котором тлели головни, то на охотничьих трофеях, украшавших стену, то на распластанной на полу тигровой шкур, то на светильниках, в круглых чашах которых чернели плавающие в масле фитили, то на полке в глубокой стенной нише, где сверкали золотом и драгоценными камнями пергаментные фолианты в переплетах из слоновой кости. Он смотрел — и ничего не видел.

— О чем ты задумался? — очнувшись, обратился он к Спарапету. — Что должно случиться, того не миновать. Избежать этого мы не можем, не так ли? Стало быть, надо ответить на письмо или отправиться в Тизбон.

Несмотря на преклонный возраст, Аматуни сохранил свой живой ум и энергию. Его слова как бы таили в себе упрек собеседникам.

Но они не вывели Вардана Мамиконяна из сосредоточенного раздумья.

— Ответим или нет, хватит у нас сил или нет — одно ясно, — вскипел вдруг неуравновешенный нахарар Арцруни, — никто из нас не согласится принять веру Зрадашта!

— Никто, конечно, государь Арцруни! — слегка повысил голос Артак Мокац. — Но ты мне вот что скажи: какое решение примет марзпан? Вот основной вопрос…

Вардан встрепенулся.

— Да, это основной вопрос! — загорелся он. — Тут-то и найдет коса на камень! О, Азкерт знал, какой выбрать час!.. Еще бы — человек победил греков, победил гуннов… Против него ни одной сильной державы. Перед ним лишь мы. Вот когда он нам станет коленом на грудь!

— Да, государь Арцруни, ты прав: хотим мы этого или нет — но быть большому кровопролитию! Без этого не обойдется… — задумчиво проговорил мокский нахарар. — Но какое решение примет марзпан? Какую позицию займут нахарары? Здесь требуется единодушие. Будем ли мы единодушны?

Артак Рштуни, который с застывшим взглядом молча внимал ему, как бы не в силах осознать все значение происходившего, наконец заговорил:

— Зачем нам утруждать себя? Пусть Азкерту ответит католикос: он разжирел за наш счет и рвется к власти… Зачем нахарарам вмешиваться в споры о вероучениях?

Вардан Мамиконян опустил сверкавшие гневом глаза. Остальные нахарары напряженно ждали.

— Их прижали к стене! — продолжал Артак Рштуни. — Они будут бороться за свое дело да еще постараются и нас втянуть в эту борьбу. Но неужели духовенство желает добиться победы ценой нашей крови, чтобы потом захватить новые владения и всю власть? Зачем нам проливать кровь за духовенство? Нам сейчас не хватает крови и для самих себя…

— Государь Рштуни, не время сейчас спорить и идти против духовенства! — со сдержанным укором остановил его Вардан Мамиконян. — Ответ Азкерту — это дело не только духовенства… И Спарапет поспешил положить конец неприятному спору.

— Кончим на этом, государи мои. Объединим духовенство и нахараров и общими силами дадим ответ Азкерту. Настало тревожное время для страны…

Вардан говорил уверенно и просто, без оттенка повелительности, но в его голосе звучала металлическая твердость вождя, диктующего свою волю.

Слова Артака Рштуни открыли ему тайного противника, которого необходимо было обязательно убедить, но позднее. «Он не один, будут и другие противники…» — с горечью подумал Вардан, но, сдержав себя, решительно обратился к нахарарам:

— Необходимо выехать в Арташат немедленно!

— Необходимо! — подтвердил азарапет. — И да будет нам прибежищем господь!

Он со вздохом поднялся с места и подошел к окну. Встали и остальные нахарары.

Вардан с нахарарами только вышел из зала, как перед ним появилась престарелая женщина с худым, изможденным лицом и порывистыми движениями. Это была его мать. Она была взволнована и дрожала всем телом. Высоко вскинув сухие, как ветви терновника, руки, она бросилась к сыну и глухим низким голосом выкрикнула:

— Смертельная опасность грозит отчизне! Судьба возлагает защиту на тебя, сын мой…

Вардан поцеловал ее дрожащую руку.

— Успокойся, мать, успокойся! — прошептал он с улыбкой, одновременно и скорбной и ласковой.

Старуха прошла вперед, направляясь с нахарарами и Варданом к каменкой террасе замка. Во дворе толпились обитатели замка, кое-кто из сепухов, не занятых на военных упражнениях, и другие воины.

Мать Вардана осенила себя крестным знамением и перекрестила всех, сто находился во дворе.

Она вся преобразилась. Казалось, она не видела окружавших ее людей. Глаза ее, пылавшие под серебристыми бровями, были устремлены в таинственные дали, где в этот миг совершались кровавые злодеяния.

— Шапух