сказал, что тогда я, пожалуй, пойду — и этот идиот тут же завопил, что даёт стыковку.

Конечно, не факт, что я — человек с его точки зрения. Но жить хочется. Ладно.

Я поставил крылья в ангар для охотников. Стыковку без толку было и спрашивать: он открыл створы, а рядом со створами я увидал дыру в обшивке, через которую бы провёл свою машину, не задев краёв. Но вояка, видимо, сам не очень представлял, в каком состоянии его собственное оборудование.

Хорошая станция, кстати. Распотрошённая в прах, со сквозными дырами в броне, во всех местах — ещё функционировала и неплохо. Надёжная техника.

Выходить из машины пришлось в скафандре и попадать в жилые сектора — через двойной шлюз. Мой газоанализатор дал типичную смесь; самое оно для нас, двуногих без перьев. Но я даже шлем не снял, только поднял забрало. Мне там не нравилось.

В узел управления оказалось не попасть, после удара там всё загерметизировалось — да я и не рвался. Двигатели, похоже, накрылись, когда пригрело ракетой — просто удивительно, как переборки уцелели. Они, правда, выгнулись, как резиновые — но выдержали ударную волну. Хорошие переборки, опять же — качественный материал.

Кого-то с той стороны, конечно, по ним размазало. Но я совершенно не жаждал смотреть на это клубничное варенье — достаточно, что сиропчик кое-где изрядно в щели подтёк, до того, как сработала аварийная герметизация.

На войне как на войне, так сказать. Простор — колыбелью, все там будем.

Поэтому я взламывать этот склеп не стал. Вызвал раненого и говорю: «Ты где?» — а он сбросил мне голографический план и отвечает: «Иди вперёд, через лаборатории — к медотсеку». И я пошёл через лаборатории. Лаборатории у них там защищала целая система шлюзов с двойными переборками — исследовательская станция, ради лабораторий и устроена. Так что эти научные богатства почти не пострадали. Но стоило мне туда попасть — пары минут не прошло, как я понял, за что владельцам станции глотки рвали, за что приласкали их по полной, и почему так яростно ненавидели.

Хозяева тут изучали разумных нелюдей. Как морских свинок. Посредством вивисекции.

Я прошёл мимо целого ряда больших сосудов со спиртом или формалином, в которых плавали букашки. Целиком. Не то, чтобы я их фанат — но видеть разумных союзников заспиртованными, будто они колорадские жуки, жутковато, парни. И на душе тяжело.

Дальше пошли какие-то потроха на витринах. Я сперва не мог понять, что к чему, а потом дошёл до витрины, где нги был целиком препарирован, как лягушка, и сообразил, что это были образцы их репродуктивной системы. От этого мне стало похуже, чем от букашек — буквально затрясло. Нги-то был ещё совсем молодой, его невидящие глаза смотрели мимо меня, а тело приобрело белёсый цвет, какой бывает на препаратах из трупов… откуда-то я знал, что его убили специально, чтобы вскрыть. И не его одного.

Ангелов они, почему-то, целиком не сохраняли; от ангелов остались только головы и крылья, растопыренные и высушенные в вакууме. Немного. Может, ангелы им не попадались А вот слизеплюев и мохнариков с Т-Храч тут оказалось во множестве. Причём, мохнариков они брили целиком, прежде чем выпотрошить — так было гораздо заметнее, что мохнатые — тоже антропоиды. Попался детёныш и пара самочек — ясное дело, гражданские, с транспорта какого-нибудь. И я за время этой экскурсии так проникся, что сам бы этим, разрядник им в ухо, учёным дал бы в Просторе вакуума нюхнуть до полного кайфа.

Я нашёл ещё много кой-кого, о ком можно было только догадываться, что они разумные. Больше всего, само собой, жителей Чиеолы. Они, в сущности, тоже слегка антропоиды: удобный комплект, руки-ноги-голова — но я уже по внутренностям догадался, что эволюция там шла другим путём. И ещё — я опознал в чиеолийцах тех ребят, кого видел в Просторе около станции. Врагов здешних добрых хозяев.

В общем, чем дальше, тем больше я сочувствовал мёртвым парням с Чиеолы. Жалел, что они проиграли драку — дрались, как звери, против превосходящих сил… а своих не спасли. Жизнь наша… Да ладно, я бы сам рубился на их стороне, хоть они явные нелюди, а я — мейнец, который принципиально в чужие разборки не суётся.

Самый мрак — что один чиеолиец был распят на операционном столе в герметичном стеклянном боксе, будто его резали как раз, когда началась бойня. Может, его и можно было бы спасти, если бы местные гады все эти искусственные лёгкие и прочую дрянь не отключили, уходя — но они отключили, и к моему приходу парень уже окоченел. И я стоял, смотрел на мёртвого и жалел, что учёные, вероятно, тоже накрылись, и у меня нет никаких шансов поговорить с ними по-свойски, когда тот, раненый, подал голос: «Ты что там, заблудился?»

У меня уже руки чесались не на шутку пристрелить этого типа, просто за то, что он тоже во всём этом участвовал, хоть и косвенно. Но я решил пока не пороть горячку и сказал: «Ничего, я найду дорогу».

И тут увидел в стеклянном кубе живую чиеолийку. Я видел их мужчин, догадался, что это — женщина, самка. Единственная в коллекции женщина — не иначе, как на сладкое её оставили, сволочи. Она была меньше, гибче — и здорово по-другому выглядела, даже в одежде: у чиеолийцев есть такие… как бы… выросты на нижней челюсти, как бакенбарды, а у неё — только эти локоны-гребни, улавливатели вибрации и органы равновесия, как я узнал потом. Она хотела привлечь моё внимание, колотила по стеклу ладонями изнутри — но стекло было толщиной, как станционная броня, и я её не слышал и не видел, конечно, пока случайно не посмотрел в ту сторону.

Гады её держали для тех же дел, явно — живой экспериментальный материал.

Я не знал, как её оттуда достать. Эта штуковина была всё равно, что запаяна со всех сторон. Я обошёл террариум вокруг, не нашёл никакого подобия двери и даже хотел уже жахнуть из бластера, только луч настроить потоньше — но чиеолийка сделала все отрицательные жесты, до которых додумалась, и показала мне на пульт у стены.

Я боялся, что ничего тут уже не работает, а хуже того — что я облажаюсь как-нибудь непоправимо, выкачаю воздух из её террариума, к примеру, но всё обошлось. Это был человеческий пульт, а что один человек сделал, в том другой всегда разберётся.

Над кнопками оказались вполне доходчивые пиктограммы. И я выпустил чиеолийку, чувствуя, что, всё-таки, не зря сюда летел.

Она сцепила пальцы, и прижала к груди, и защебетала-зазвенела — вы слышали, как они общаются, ребята — и дешифратор оказалось только чуть-чуть сложнее строить на её трели, чем на этого здешнего раненого. Хотя, конечно, нелюдя всегда понимаешь с пятого на десятое.

Она благодарила меня ради детей. Ради своих детей. Двойняшек, девочек.

Я спросил, где дети,