видел у самого лица его победный оскал. Вдруг Цыган дернулся и безвольно упал головой ему на грудь — это Дуська подхватила пистолет за ствол и махнула тяжелой рукояткой, как мотыгой.

Хасан сбросил с себя обмякшего врага и поднялся на нетвердых ногах.

— Бежим! — Дуська отшвырнула пистолет. — Бежим, Хасан, еще успеем.

Хасан оглядел абреков. Те по-прежнему стояли вокруг, сжимая опущенные обрезы, отводя глаза. Хасан поднял с земли корону, отряхнул о колено и надел.

— Куда же я со Столбов, — сказал он. — Других нет.

Он запрыгнул на Скиталец и встал в рост на виду у солдат, подняв руку. Кто-то снизу выстрелил по инерции, пули свистнули рядом, но Хасан не шелохнулся.

— Не стрелять! — пролаял мегафон.

— Эй, начальник! — крикнул Хасан, отыскав глазами офицера с матюгальником, рядом с которым поспешал торжествующий Бурсак. — Перед тем, как вертеть еще одну дырку на погонах за эту победу — напиши, а потом повтори на суде, что это я, Хасан, раздал им оружие, и только я отвечаю за вашу кровь! А сейчас они добровольно сдают оружие!

Он обернулся к абрекам и сказал:

— Это мой последний приказ.

Нахал первый встал рядом с ним и бросил вниз обрез. Следом, один за другим побросали остальные.

Солдаты, все еще настороженно держа абреков на мушке, обтекали Скиталец с двух сторон.

— Эй, шпана! Руки за голову — и по одному вниз! А ты — на месте! — пролаял офицер.

— А за мной побегаешь маленько! — засмеялся Хасан. — Твое дело догонять, овчарка ментовская! — Он повернулся и не торопясь пошел ко Второму.

— Стой! Стрелять буду!

Хасан не обернулся.

Ударили два предупредительных выстрела в воздух — он подошел к каменной стене, глянул на уходящую в бесконечность вершину и легко, красиво двинул вверх, ни на мгновение не задерживаясь на месте, будто плыл по вертикали.

Чужие голоса остались внизу, Хасан слышал только свое дыхание, отраженное от камня, скрип калош и шум сосен. Он поднялся на Свободу, просторный карниз, где сто лет назад написаны были и каждую весну обводились громадные буквы «СВОБОДА» — и выше подниматься не стал: оттуда его было бы плохо слышно. Он глянул вниз — солдаты и абреки толпились у столба, задрав к нему лица.

— Спускайся, не дури! — сказал мегафон. — Заповедник оцеплен.

— Давай ты сюда! — поманил его Хасан. — Я уже одного научил летать десять лет назад!

— Не тяни время, Хасан! — раздраженно сказал начальник. — Побегал и хватит. Вызовем скалолазов — снимем силой!

— Да пускай сидит, — радостно крикнул Бурсак. — Жрать захочет — слезет! Или жить там будешь, Хасан, гнездо совьешь? Голубку твою к тебе подсадим! — указал он на Дуську.

Солдаты захохотали.

Но Хасан не собирался долго торчать на камне, растягивая радость врагу.

— Слушай, Бурсак! — закричал он, наклонившись над обрывом. — Ты двадцать лет прожил на Столбах и еще двадцать проживешь! Но тебя забудут даже собственные дети на следующее утро после того, как ты сдохнешь, и никогда — слышишь, Бурсак! — никогда твое имя не напишут вот здесь! — он ударил ладонью по теплому мшистому камню.

Потом снял корону и отыскал глазами Нахала.

— Держи, Нахал! — крикнул он. — Ты еще молодой, но это пройдет. Назначаю тебя новым королем абреков. Носи, а после себя передай достойному! — он бросил корону, та полетела вниз, зависая и качаясь из стороны в сторону, как багряный осенний лист.

Корона упала поодаль, ее подняли солдаты. Нахал кинулся за короной, его оттолкнули прикладом.

— Отдайте, черт с ним, — сказал офицер.

— А это тебе для отчета, начальник! — Хасан сломал о камень кинжал и тоже бросил вниз. — Дуська, не думай про меня, но не забывай!

— Кончай спектакль! — крикнул офицер.

— Не торопись, уже скоро! — весело ответил Хасан. Он подумал, что действительно пора кончать, что всеми этими речами он просто позорно тянет время — и чуть шагнул вперед, наступив на кромку.

— Не надо, Хасан! — закричала Дуська. — Я буду ждать тебя, не надо! Я буду ждать! — она рвалась к столбу, двое солдат повисли на ней.

Хасан оглядел зеленые волны сосновых верхушек. Две равновеликие силы владели им всю его жизнь на Столбах, тянули в разные стороны: одна — непонятная, необъяснимая — завораживала и мягко манила вниз, в пустоту, другая — грубая, живая, горячо пульсирующая где-то под ребрами — властно прижимала его к камню. Впервые Хасан оторвался от спасительного камня и сам качнулся навстречу звенящей пустоте.

— Назовете это — Большой прыжок Хасана! — весело крикнул он. — Хотел бы я посмотреть, кто сможет повторить!

Он изо всех сил толкнулся от карниза и прижал к себе руки, чтобы в последний момент не цепляться за жизнь, чтобы запомнилось красиво.