Леонид Максимович вышел в коридор, когда Коля пытался открыть замки. Он стоял в халате, прикрыв за собой дверь в спальню. Помолчал, потом тихо сказал:
— Что ж, так наверное лучше. — Отпер двери и вышел следом за Колей на площадку. — Вы за маму не волнуйтесь, Коля. Я сделал все, чтобы с ней ничего не случилось.
Коля кивнул и сказал:
— До свидания.
— Прощайте, Коля.
Потом опять была дорога через бесконечные леса и горы.
На кладбище он с трудом нашел могилу бабушки. Надпись на покосившемся кресте почти совсем смыли дожди.
Коля вырубил новый крест, большой и крепкий. Холмик окопал, обложил свежим дерном. К кресту привинтил железную пластинку. На ней автогеном было написано: «Бурлакова Анна Митрофановна. 1906–1976. Господи, она в тебя верила, прими с миром».
Сыпал нудный осенний дождик. Коля постоял у могилы и пошел.
Поминали бабушку дома вдвоем с отцом Леши Горбатова. На столе стояла почти допитая бутылка казенной водки, картошка, сало и соленые огурцы.
Лешкин отец загасил в тарелку окурок, взял бутылку, налил в Колин стакан и себе остатки.
Коля покачал головой:
— Я не буду.
— Ну что ты. Нельзя же так. Пригуби хотя бы. А то я и так один всю бутылку. Ну, еще раз: пусть земля будет пухом бабушке твоей. — Он выпил, утерся тыльной стороной ладони. — Эх, никого уж из них почти не осталось. А какие людищи были, Николай. Какое на своем горбу выволокли! Ведь рассказать какому-нибудь американцу, не поверит. Скажет, такого не может быть, такого человек не осилит. А они нам еще угрожают. Тьфу!
Коля сказал:
— Дядя Володя, вы ведь тогда в пятьдесят четвертом вместе с моей матерью на Братскую ГЭС уезжали, это верно?
— Ну, — нехотя согласился Лешкин отец.
— Что там у нее случилось?
— Что случилось. А ничего не случилось. Работали там, и все. На котловане. Я ведь мать твою любил, Коля. Знаешь, как любил! — Он заскрежетал зубами. — А она, хрен по Волге, встретила там одного инженера. Но и у них ничего не вышло. Кроме тебя, правда. Ну, да дело это прошлое, быльем поросло, а кто старое помянет, тому глаз вон!
— Вы помните, как зовут его, этого инженера?
— Отца-то твоего? А ты что ж — не знаешь?! Володькой его тоже звали. Володька Январев, точно. Да я зла на него не держу. Парень он ничего был. А как говорится, баба не схочет…
— Дядя Володя, — перебил его Коля, — а почему был? Он что, умер?
— Кто? Володька Январев? Нет. Хотя времени-то вон сколько прошло. Ты мне лучше вот что скажи: чего это вам на месте, сукиным детям, не сидится? Медом там, что ли, вам в городе задницы мажут? А? Мой-то покрутился тут после армии и тю-тю, хрен по Волге.
— А где он сейчас? Написал?
— Пишет. Адресок могу дать. И ты тоже? Хлеб да сало все пожрать любят, а кто его делать будет? Дядя? Э-эх! Ну, давай еще по одной на дорожку. — Он тряхнул пустой бутылкой: — Все. Конец. Все когда-нибудь кончается, к сожалению, Коля.
Снежники кружились в свете фонаря и падали, устилая промерзлую землю искрящимся белым ковром.
Коля долго ждал у ворот с надписью: «Абаканская областная автобаза». Шапку и шинель на плечах густо покрыло снегом.
Наконец вдали замаячили белые блики фар в снежном мареве и послышалось рычанье мотора. Из сторожки вышел вахтер в тулупе и сказал:
— Ну, вот и дружок твой пожаловал. Как завсегда, последний. Ты полбанки-то прихватил? А то, поди, он и разговаривать с тобой не пожелает.
— А что он, пьет?
— Все мы пьем. Не пьет только верблюд. А он зашибает маленько.
Машина подъехала к воротам и, скрипя тормозами, встала. За светом фар угадывался большой грузовик. Водитель нетерпеливо посигналил. Сторож махнул рукой:
— Сейчас, сейчас, ишь какой нетерпеливый. Тебя тут человек третий час на ветру дожидается!
Хлопнула дверца. Леша Горбатов спрыгнул на снег, подошел.
— Так. Тебя тут только еще не хватало, — устало сказал он и обнял Колю…
В комнате общежития было тепло. Две койки, стол, застеленный газетой, фанерный шкаф и радио на нем.
Вошли, разделись. По радио неожиданно громко сказала женщина:
— Московское время шестнадцать часов. Передаем…
Леша дернул за провод, голос женщины смолк.
— Сосед мой в рейсе, так что можешь переночевать спокойно. — Леша заглянул под стол, отодвинув ногой стул, потом раскрыл створку шкафа. — Садись, сейчас организуем чего-нибудь. Черт, чайник куда-то провалился.
— Погоди, — сказал Коля. — Машка где?
— Машка? Так ты к Машке приехал? А, ну да. Ну, тогда иди к ней, иди. Я тебе сейчас объясню, как пройти. Это недалеко. Давай. Она будет рада, я думаю.
Ну, конечно, давай, давай. Дружок. Вот как выйдешь сейчас, направо, потом еще раз направо, там будет высокий забор и номер «двадцать семь» на воротах. Крупно, не ошибешься. Поспеши, как раз к ужину и поспеешь. — И добавил, когда Коля уже одетый стоял в дверях: — Только извини, если что будет не так. Назад я тебя не пущу. Понял?
— Понял, — кивнул Коля п вышел…
Высокий деревянный забор, калитка и номер 27 на воротах крупно нарисован.
Коля подошел и постучал кулаком по калитке. В ответ раздался злобный собачий лай. Потом где-то лязгнула щеколда, скрипнули двери. Кто-то шел к калитке.
— Кто там? — спросил мужской голос.
— Маша Воронова здесь живет?
— А что вам нужно?
— Мне нужно ее повидать.
— А кто вы такой? — продолжал допрашивать голос, не открывая калитки. Пес отчаянно лаял. — Да замолкни ты, тварь! — Удар по чему-то упругому и собачий визг.
Коля сказал:
— Да вы хотя бы калитку откройте, не боитесь, не укушу я вашу собаку.
Со скрежетом отодвинулся железный засов, калитка открылась. Перед Колей стоял рослый мужчина лет тридцати с небольшим, в душегрейке и валенках.
— Ну?
— Ответьте все-таки на вопрос: Маша здесь живет?
— И вы мне ответьте, кто вы такой?
В это время за его спиной открылась дверь дома и на крыльце в прямоугольнике света появилась Маша.
— Павел, кто там?
— Вот и я выясняю это.
Коля позвал:
— Маша!
Она узнала его:
— Коля! Коленька!
