«Витязь», они там по-всякому подрабатывают, кто коз пасет почти в центре города — столкнулся с женщиной, и не такой уж старой, в спортивном костюме, с прутиком, и несколько рогатых существ в репьях, кто продает бюстики Максима Горького, Сталина из гипса, любых размеров, кто копченую рыбу, какие-то самодельные цветастые флаги. Познакомился с местным художником, философом и алкашом Ильичом. Пытался ему что-то растолковать, поделиться новыми впечатлениями. И он выдал замечательную фразу: «Все наваждение, Игорек!»
И я и сам теперь так думаю. Напутала старуха, нагундел дурачок.
А впереди уже вставали в летнем мареве дома и башни мира реального, сильного, подпирающего небо настоящей информации. И даже деревья здесь казались другими, трава, воздух, свет и цветы в малиновых шапках на длинных ножках, жавшиеся к серой стене возле бензоколонки.
«Понтиак» летел, мягко покачиваясь, навстречу городу, вечной несокрушимой империи, и позади него ничего не было.
Но пришлось остановиться на перекрестке.
Здесь, если попасть в неудобный момент, можно надолго застрять, слева дорога на чиновничьи дачи.
Так и случилось. На той стороне перекрестка уже выстраивалась колонна. Включил радио. Диктор мягким баритоном объявлял новый номер, какую-то «Увертюру № 63». Музыка была весьма странной, какие-то вздохи, журчания, шелест, чей-то вскрик, то ли птичий, то ли человечий… Потянулся, помял пальцами шею, взял с соседнего сиденья бутылку минеральной воды; но воды было совсем мало, не напился. Тогда обернулся, на заднем сиденье сумка была набита всякой всячиной, бутылками с минералкой. Доставая бутылку, заметил что-то на полу, застеленном бархатным ковриком. Сначала напился, ударившей в нос газами, воды, потом все-таки протянул руку и подобрал серебристый кружок. Так.
Это была монетка.
На одной стороне ее виднелась цифра «5», сверху непонятная надпись, год 2001. На обратной стороне были изображены какие-то львы.
Разглядывал монетку с недоумением и недоверием нумизмата или сновидца, проснувшегося и обнаружившего некую вещь из иллюзорного мира, в котором только что пребывал.
И уже, конечно, догадался, кому она могла принадлежать. Ну не деревенскому же дурачку, хотя и его язык был непонятен, коряво-чудовищен, — как и всё там: почти мертвая деревня, дом, оборванные провода, остановившиеся часы, блеклые фотографии, закопченная печь, заговаривающаяся старуха, мстительная и лукавая, то слышащая, то нет, может, даже зрячая.
Попробовал монетку на зуб.
Она была тяжеленькой и прочной, солоноватой.
И все-таки безумная командировка вглубь несуществующей страны продолжала казаться наваждением или смертью.
Смоленск