дата вступления в комсомол, и размер ботинок, и много другой нужно-ненужной чепухи. А в конце неожиданно крупным шрифтом: «Мы так тебя любим, Варей! Ну, просто… как родного сына!» Открывает от изумления рот Варей. «Не может быть!» Мотает головой, пытается отогнать наваждение. Снова читает, вытаращив глаза. Да, нет, все точно! «Может быть, шуточки Марка?» — предполагает он. А тут как раз и Марк врывается в кабинет, распахнув руки для объятий. Легок на помине.

— Твоя работа? — сурово осведомляется Варей, строго указывая на возмутительный текст.

— Я тут не причем, — смеется Марк. — Недавно установили компьютеры нового поколения. Любят они пошутить над клиентами, имеют такую слабость! Да и программы еще не успели толком отладить.

— Доиграешься ты у меня! — грозит Варей. — Скажи спасибо, что попался тебе такой безудержный либерал, как я! Другой бы врезал тебе за такие штуки!

Складывает Варей аккуратно распечатку в карман, интересуется с напускной серьезностью:

— Над всеми шутят?

— Только над теми, кто понимает, — отвечает Марк.

— Ну, тогда ладно, — милостиво кивает Варей.

Возвращается к себе. «Плюнуть надо на все! С высокой башни!» — решает Варей. Подходит к окну, хочет плюнуть. Но окна не открываются, кондиционеры. И плюет Варей в корзину для бумаг.

Но эффект не тот. И осознает он, что найти бородача — дело чести. Профессиональный долг! «Так любим… как родного сына…» — машинально повторяет Варей и вспоминает своего отца. Тот всю жизнь прослужил в конной милиции и дослужился до приличного чина, до майора. В отставку вышел с хорошей пенсией. Купил в деревне крепкий дом, обзавелся хозяйством. Отец, как полагал Варей, догадывался о некоторой несправедливости судьбы, которая немного поздновато выпустила его на свет божий. Но все же отец успел застать и боевых лошадей, и настоящие служебные конюшни. А не только цирк да ипподром. Где будут маяться те, другие, которые придут позже и которым вообще не повезет. Это вам не сто, двести лет назад… Ну, да чего там говорить!

Отец всегда громко стучал сапогами, когда входил в дом, и звенел шпорами. Работу свою любил и считал общественно значимой. Под старость очень горевал, что в конной милиции произошли большие сокращения. Помнил Варей пышные, желтые от табака усы да выпуклые голубые глаза. Иногда отец приносил с собой седло и шумно клал его у стены длинного коридора их коммунальной квартиры. Соседи каждый раз отворяли двери и высовывали любопытные лица. Когда отец удалялся, Григорий Семенович обязательно говорил с нарочитым уважением:

— Натуральная кожа! Вещь! — и покачивал в умилении головой.

— Конечно, натуральная! Ишь, как воняет! Он скоро портянки будет на кухне сушить! Я вам точно говорю! — непременно откликалась Пелагея Федоровна.

В жизни Варея было три периода отношения к службе отца. В первом, детском, он гордился отцом. Ему нравился исходящий от него лошадиный запах. Иногда отец брал его с собой, усаживал впереди себя на лошадь. Это было верхом блаженства! В школьные годы, особенно в старших классах, Варей стыдился отца. Его тошнило, когда отец за обедом с упоением рассказывал, как они «вытесняли» или «захватывали в кольцо» не в меру разгоряченных после футбольных матчей болельщиков. В школе Варей учился отлично и школьной элитой был признан. В какой-нибудь заурядной профессорской семье своего приятеля-одноклассника он говорил, что его отец — зоолог, специалист по лошадям. И все окружающие безразлично кивали головами: «Зоолог так зоолог. Нам без разницы. Мы либералы и люди самых широких взглядов. Да хоть бы старьевщик или, скажем, конный милиционер. Нам-то что!» В студенческие годы ему было наплевать, кто его отец. Варей унаследовал от него непокорный чуб. Это было досадно, в моде в то время были совершенно другие прически…

Варей достал из кармана листок с информацией, отыскал в нем адрес жены «бородача» Лидии, записал в журнал, что отбывает в местную командировку, вызвал дежурную машину и спустился к подъезду.

Машина петляла по узким переулкам старой части города. Шофер оказался неопытный и никак не мог найти нужный адрес. Наконец Варей отпустил машину и пошел пешком. Начинало темнеть. Он прекрасно знал этот район. Но то ли сильно изменилось все за последнее время, то ли Варей заблудился в трех соснах… Наконец, пройдя двумя проходными дворами, он неожиданно уперся в нужный дом. Поднялся на третий этаж. Постоял перед высокой, выкрашенной коричневой масляной краской дверью. Ему почудилось, что и за дверью кто-то стоит и тихо дышит. Тогда он на цыпочках спустился вниз и вышел во двор. Сел на скамеечку неподалеку от детских качелей. Прикинул, где могут находиться окна квартиры. И стал наблюдать за желтыми неплотными занавесками. Ему показалось, что это окно совершенно непохоже на остальные. Окружающие Варея предметы — соседние дома, одинокое черное дерево посреди двора — вдруг начали еле заметно двигаться по кругу. Даже темное, покрытое облаками небо неторопливо поползло в сторону со своего насиженного места. Варею сделалось не по себе. Идти в квартиру почему-то страшно не хотелось. Он стал тянуть время, убеждая себя, что в любых учебниках рекомендуется провести сначала тщательное наружное наблюдение. Занавеска отодвинулась. Показалась женская фигура и стала смотреть во двор. Дальше ждать уже было нельзя. Варей решительно вошел в подъезд.

Дверь открыла женщина. Приятной наружности, стройная, крепкая, по всей видимости, занимается спортом, темные блестящие волосы, глаза серые, легкий румянец, чуть выше среднего роста, возможно, примесь восточной крови. Взглянула вопросительно.

— Здравствуйте, — улыбнулся открыто и доброжелательно Варей. — Петр Константинович дома?

— Нет, он уже давно здесь не живет, — сухо ответила женщина.

— Какая жалость! — воскликнул Варей. — И где ж его можно найти?

— Не знаю! — попыталась закончить разговор женщина.

— Что же теперь делать?! — запричитал Варей. — Я проездом, из глубинки… Учились вместе в университете. Так хотелось повидаться! Вы разрешите зайти на секундочку?

— Ну, проходите… — неохотно разрешила женщина.

Настороженно заходит Варей. Уж больно легко удалось проникнуть в квартиру. Безумолку он болтает какую-то чепуху, сыпет шутками-прибаутками. Осматривается. Обычная квартирка, средней руки. Каких много. Да, средний достаток, а женщина очень ухоженная, не совсем вписывается… А может быть, развод фиктивный? Чтобы имущество сохранить при конфискации? И подвергая сомнению, оглядывает обстановку — телевизор в углу, сервант, тахта, — разве это имущество? Может, действительно одна? Скучает…