Евгений Гусляров Ленин в жизни

От автора

Так получилось, что последние несколько лет я собирал материалы для книги «Ленин в жизни». Занятие оказалось из самых трудных. Во-первых, потому, что о Ленине написаны горы книг. Статистика знает, что больше, чем о Ленине, написано только о Христе. Все это надо было прочитать. Кроме того, сам Ленин, по подсчетам одного из усердных его биографов, к тому времени, когда третий жесточайший удар остановил его руку и отнял язык, написал десять миллионов слов. И вот что меня постоянно угнетало в этом чтении. Живого Ленина там почти не было. Понятно было только, что фигура эта была невероятного размаха, нечеловеческая, необъяснимых масштабов, таинственная и вызывающая суеверный ужас, но она как бы скрыта завесой, мутным стеклом. Даже те, кто его знал очень близко (ведь были же у него жена, сестры, брат), вспоминая о нем, не отважились опуститься до житейской мелочи. Сам он в этом смысле поразил меня только однажды. Как-то, рассуждая о диалектическом идеале полезности и красоты, идеалом таким назвал он женскую грудь. Значит, он и в этих делах разбирался. Это, конечно, не сделало его ближе, но стало понятно, что ничто человеческое ему не было чуждо. На такого Ленина мне и захотелось посмотреть…

В моей новой книге будет заметно то же подчеркнутое следование всем принципам, разработанным родоначальником жанра биографических хроник В. В. Вересаевым в книгах «Пушкин в жизни» и «Гоголь в жизни», в частности и тем, которые сам он определил так: «Часть сведений, приводимых в книге, конечно, недостоверны и носят все признаки слухов и сплетен, легенды. Но ведь живой человек характерен не только подлинными событиями своей жизни, — он не менее характерен и теми легендами, которые вокруг него создаются, теми слухами и сплетнями, к которым он подает повод. Нет дыма без огня, и у каждого огня свой дым... О Диккенсе будут рассказывать не то, что о Бодлере, и пушкинская легенда будет сильно разниться от толстовской».

Из этих соображений в данной книге использованы, например (скорее в качестве легенды), записки таинственной «Елизаветы де К…», которые не всеми принимаются за подлинный документ. Однако, даже если это так, делались они человеком, который великолепно представлял себе характер, существо ленинской натуры, и так, чтобы создать видимость правды. Значит, он постарался и в этих записках сохранить подлинность его натуры. Ясно, что именно по этой причине такие «факты» у многих исследователей долгое время не вызывали никаких сомнений.

Тот, кто внимательно прочтет эту книгу, должно быть, поразится, как и я, слову «примитивный» по отношению к ее главному персонажу. Так характеризовали его многие. Бердяеву такой представлялась его духовная суть. Богданов этим словом определил суть его философских изысканий. Плеханов так выразился о его социализме. Куприн назвал примитивным его человеческое содержание. Петр Струве считал, что это «мыслящая гильотина».

Если подумать о примитиве вообще, то это нечто изначально грубое, не поддающееся обработке, воспитанию. Примитив — это вечный соблазн человека, незабытое детство человеческого духа. И, оказывается, нас легко бывает туда возвратить. Достаточно, например, объявить моральные ценности, выработанные веками, глупостью и смешным ненужным хламом, как вся позолота цивилизации с человека легко облупится и проступит древний дремучий зверь без души, без угрызений совести. Думаете, до этого первым Гитлер додумался? Нет, Ленин. В этом его непреходящий, грустный урок человечеству. И Ленин первым освободил себя от тех моральных ограничений, которые отличают развитого человека… Ленин был примитивен и в сильнейших желаниях своих. Вернее, желание было у него одно — власть. Власть личная, упоительная и безграничная. И к ней он шел также прямолинейно. Самое примитивное средство в большой и бескомпромиссной политике и в то же время самое действенное — снаряд, начиненный слепой взрывчатой силой. Ленин и был таким снарядом.

История, как оказывается, горазда на случайности. В этот раз она продемонстрировала свое насмешливое и жестокое могущество, нарядив банальное в одежды величия. Она будто хотела посмотреть, что выйдет, если дать случай примитиву, если придать примитиву неслыханное, несвойственное ему обаяние. Шутка эта вышла чудовищной.

Начало: от Ульянова до Ленина

Реальный Ленин? Это нереально, это несвоевременно! Еще слишком бушуют страсти, еще слишком тянется психика к безмерно, циклопически грандиозному в положительном или отрицательном смысле, чтобы могла соблюдаться в оценках мера вещей. Тем более чтобы было возможно распределять без преувеличений тени и свет в характеристике личности, представляющейся главным виновником катаклизма, по размаху своего разрушения не имеющего себе равного в истории.

А. Н. Потресов. Ленин. Избранное. М.: Изд-во объединения «Мосгорархив», 2002. С. 276

Мы имеем полное собрание Сочинений Ленина и довольно большую литературу о ленинизме (и научно-исследовательскую, и популярную); Ленин же как человек… обрисован до сих пор крайне недостаточно или не обрисован почти совсем.

М. И. Ульянова. Из воспоминаний // Воспоминания о Владимире Ильиче Ленине: В 10 т. М.: Политиздат, 1989. Т . 1. С. 217

Если бы не было войны, Февральской революции, слабости всех людей февраля — Ленин, вероятно, умер бы в эмиграции и о нем вспоминали бы не больше, чем о Бабефе, Бланки или Ткачеве. Но победоносная Октябрьская революция из этого мыслимого состояния его вытащила и сделала высоко взлетевшей исторической личностью. Созданное им государство имеет в настоящее время мироопределяющую силу. Весь мир на него смотрит. Прислушивается. В громадных своих частях уже следует за ним. Нужно быть до жалости слепым, чтобы не узреть, что одновременно, в своеобразной форме, осуществляются вековые, очень опасные мессианистические, националистические предчувствия, ожидания, мысли многих русских людей о мировом призвании, мироруководительстве России. На фоне случившегося Ленин, как личность, сыгравшая поразительную по силе и влиянию роль в истории (в сравнении с ним Наполеон — мелочь), не может не привлекать к себе огромного внимания, и, разумеется, прежде всего историков. Но, например, советским людям не дано знать настоящего Ленина таким, каким он был, знать его всего, а не только в виде святой мумии, не только с показной стороны, подмалеванной разными Беляковыми, Андреевыми и прочими. Партийные биографы дают «приблизительный» образ Ленина, лишь в пределах, в каких он соответствует в