Вано Сирадехян родился в 1946 году в селе Шаваршаван Ноемберянского района Армянской ССР. Окончил факультет журналистики Ереванского государственного университета. Работал в республиканской печати, сейчас работает в редакции журнала «Айастан». Республиканское издательство «Советакан грох» готовится выпустить книгу его прозы на армянском языке.

Терез пишет сестре оживленные письма.

В каждом письме какая-нибудь интересная новость из городской жизни. Да взять хотя бы дом, в котором они сейчас живут, один только этот дом, который вместил бы целое село, живет бурной, полной событий жизнью. Терез, во всяком случае, так кажется, полтора года уже живет она в городе, и всегда есть о чем писать. Город — большой, народу — тьма, жизнь бьет ключом. И хотя Терез по нескольку дней не выходит из дому, а если выйдет, то в магазин только, но глаза-то у нее есть и она видит, что во дворе и на улице делается… Вот об этом-то и пишет Терез в письмах. Пишет на всех четырех страничках двойного листа, выдранного из ученической тетради. Если несколько строк на последней странице нечем бывает заполнить, Терез письмо не запечатывает и, покусывая кончик ручки, посматривает в окно — нет ли там чего-нибудь, заслуживающего внимания… И добавляет: «Ну как вы там, сестренка, мы живем очень хорошо, чего и вам желаем».

Дописав письмо до последней строчки, Терез с удовольствием облизывает края конверта, запечатывает его, придавливает кулаком и, если конверт не «авиа», приклеивает еще одну марку, и на видном месте пишет жирными буквами «авиа», хотя почту в их село никогда не доставляют самолетом. У Терез под рукой бывают и авиаконверты, но надписать собственной рукой «авиа» — особое удовольствие. Другое дело, что Терез по-русски ни бум-бум и вместо «авиа» пишет «авия» и не важно, что письмо так и так идет неделю. И не для того, чтобы выиграть время, приклеивает она вторую марку — для пущей важности. Чтоб шикарнее было. Счастье Терез должно чувствоваться уже по одному конверту.

Полному счастью Терез мешает только одно — то, что у них с Сааком нет своего угла. Во всем остальном «мы настоящие горожане, сестренка», — пишет Терез в письме. И то сказать — одеты, обуты и еда вполне, в кино, в театр ходят, на концертах и в цирке бывают, чем они хуже других, сестренка Терез? Правда, когда городской транспорт перешел на талонную систему, дневная выручка Саака сильно поубавилась, но зато повысилась зарплата, и если бы не шесть красных червонцев, которые каждый месяц идут за квартиру, жили бы они припеваючи, ничем, ну, ничем не хуже других.

Один раз в неделю Терез пишет письмо, остальные шесть дней ждет ответа. И вообще Терез с утра до вечера, день-деньской тем и занята, что ждет — ждет, когда Саак вернется домой, ждет, когда он получит новый автобус, ждет, когда они получат квартиру, что может протянуться добрых десять лет, ждет, когда повысят мужу зарплату, что тоже может протянуться те же десять лет, ждет, когда придет ответ на письмо, ждет дня, когда надо писать письмо, ждет Нового года и весны, лета и осени, ждет, когда у них будет ребенок и когда они купят холодильник… Ждет спокойно, безмятежно ждет. Вот так, сложив руки на своем трехмесячном животе, приставив стул к окну, устремив мечтательный взгляд на улицу, прислушиваясь к дверному звонку, к струйке воды, охлаждающей пиво, к тому, кто живет у нее внутри; к голосу счастья внутри нее — сонному, мерно дышащему.

Что шепчет этот голос Терез? Что придут и пройдут денечки, что пройдут годы и у них будут два мальчика и две девочки, что Саак станет водителем такси, будет ходить на работу в галстуке, они получат квартиру и будут откладывать в месяц по шестьдесят рублей, станут хозяевами «Жигулей», станут домом что надо, и дети ее сестры, дети сестры и брата Саака, если приедут в город учиться, будут приходить к ним, к своим родичам, за теплом и лаской, поесть и согреться и, может статься, молодые семьи, такие, как они, снимающие квартиру, прибегут занять денег у Терез, того-сего попросят, и Терез никому ни в чем не откажет… у них всегда будет множество гостей, они чаще будут принимать гостей, чем сами ходить в гости, потому что у них в доме будет достаток и они не ударят лицом в грязь… И что когда придет это время, теперешний халат будет тесен Терез и ее пухлой фигуре хозяюшки, матери четверых детей, больше подойдет цветастый шелковый халат. И в этом шелковом цветастом халате Терез будет крутиться, хлопотать возле стола, за которым будут сидеть соседи и родственники. Терез будет крутиться вокруг стола, уставленного всякой едой и выпивкой, и с улыбкой на лице, вся сияя, скажет: «Извините, что ничего хорошего нету, отведайте того, что есть, извините, если что не так, угощайтесь…»

Терез была на седьмом небе от счастья — в те дни, когда шли приготовления к хашу. Об этом хаше она мечтала с первого дня переезда в город. И когда пять месяцев назад они перебрались из полуподвала на дальней окраине в эту квартиру, когда Терез увидела большую застекленную дверь во всю прихожую, когда увидела газовую плиту с природным газом и молочно-белое бедро умывальника, когда она увидела все это, первой мыслью ее было, что теперь-то уж ничто не помешает ей приготовить хаш. Оставалось, чтобы Саак обзавелся друзьями, ну и, конечно, с соседями надо было наладить отношения… То есть надо было, чтобы к ним отнеслись, как к приличной семье, а не временным бездомным кочевникам. И когда Саака самого стали приглашать на шашлык и хаш, письма Терез стали еще живее. Правда, каждый раз Саак несет с собой выпивку, но пусть сестра поймет, что необходимо и потратиться, если хочешь обзавестись своим кругом. У Саака и отец и дед были такими людьми, имели свое окружение.

Февраль самый плохой месяц, когда всего нет. Терез отправила Саака на рынок за лавашем и редиской, у соседей взяла недостающую посуду и в субботу вечером поставила на плиту хаш, который чистила целых три дня. И всю эту субботнюю ночь супруги не спали. После медового месяца это была самая минная их ночь. Терез в ночной рубашке вылезала из постели, шла на кухню и, вернувшись, шептала мужу про хаш, про любовь, про завтрашний праздничный день. Хаш удался на славу. Разные мелкие неприятности случились все же — солонки на месте не оказалось, чесночная подливка жидкая получилась, тарелок не хватило, стакана… Но эти мелочи нисколько, не огорчили Терез, Терез от своего угощения была в восторге. Единственное, что ненадолго отрезвило Терез, — оплеуха Саака; доставшаяся ей на кухне. Такая, между прочим оплеуха, просто так, когда муж хорошо поел-попил, жене непременно достанется