Римантас Черняускас — молодой литовский прозаик. Родился в 1950 году в семье учителей. Окончил физико-математический факультет Вильнюсского государственного университета им. В. Капсукаса. Живет в Клайпеде, преподает математику в школе.

Первые произведения опубликованы в 1974 году. Первая книга — сборник рассказов «По ту сторону облаков» — вышла в Вильнюсе в 1980 году.

ВОЛОСЫ

Учитель Юркайтис ерзает на стуле, раскачивается взад-вперед, чешет ногой ногу. Наконец набирает воздуха и облизывает губы:

— Но почему?

— Так надо, — и сухие желтоватые пальцы барабанят по столу, — такой порядок.

Обладательница желтоватых пальцев начинает скучно излагать общие правила, обязательные для всякой школы.

«Такие пальцы не умеют ласкать. Человек буквы, сухарь, ради правил родного отца не пожалеет. Не дай бог такой женщине в руки попасть», — злится Юркайтис.

Нет правил без исключений.

— Никаких исключений. Все ученики равны перед законом. Одному поблажку, другому поблажку, а в результате общая распущенность. У нас вся школа волосами обрастет.

Поигрывая красным карандашиком, завуч тусклым взглядом окидывает собеседника.

— Вам и самому не мешало бы постричься, — будто между прочим замечает она.

— Мне? — Юркайтис откидывается на стуле. — Это что, приказ?

— Это совет.

Завуч поднимает глаза, и взгляды их встречаются. В ее больших рыжих глазах — наглое спокойствие,

Слегка покраснев, Юркайтис поднимается.

— Спасибо за совет.

— Не за что.

Он хлопает дверью и минуту стоит, размышляя.

«Вот лупоглазая, ну какое ее дело…» Тряхнув головой, он отбрасывает со лба свои длинные волосы и только теперь замечает, что у стены топчется ученик Вайшнорас.

— А ты все еще не постригся! — выливает он свое раздражение.

— Ну почему?..

— Так надо, — Юркайтис сцепляет руки за спиной. — Правила такие.

— Правила! Сами из нас роботов делаете, а еще про личность говорите.

«Роботов делаем? Гм…»

— Не так уж пострадает личность Вайшнораса, если он пострижется, как все остальные, — усмехается учитель.

— А ваша личность пострадает?

— Ученик обязан подчиняться правилам, — сердится Юркайтис.

— А учитель — подавать пример, — нахально отвечает Вайшнорас.

«Ну, это уж слишком. Он мне еще указывать будет!» Вайшнорас съеживается, но стоит храбро, взъерошенный, как воробей перед кошкой.

«Возьми себя в руки, что за чепуха!» — Юркайтис снова отбрасывает падающие на лоб пряди.

— Пошли, — говорит он вдруг, — вместе пострижемся.

— И вы? — сомневается Вайшнорас.

— И я.

Но у самых дверей парикмахерской Вайшнорас мешкает:

— Может, лучше я один? Зачем эти жертвы?

Они останавливаются и смотрят друг на друга. В глазах ученика — жалость, в глазах учителя — колебание.

— Пошли! — решается Юркайтис. — Сейчас или никогда.

Он с любопытством смотрит, как растет под стулом горка рыжих волос, как вылезают в зеркале бесстыдно голые уши, большие, торчащие в стороны, словно у хомяка, которого недавно нарисовали в классе его ребята.

«Лопоухий, надо же. И как это я в детстве не заметил, когда дядя Повилас брил под нуль солдатской машинкой. А что Вайшнорас?»

Краем глаза он косится на подростка, который с унылой миной наблюдает в зеркале безжалостное надругательство над собственной личностью. Уши у него упругие и изогнутые, как морские раковины, так и хочется пальцами потрогать.

— Выше нос, Вайшнорас, — говорит учитель, — ты лучше на меня посмотри.

Вайшнорас поворачивается к нему и прыскает со смеху. Обоим становится весело.

— Лопоухий, гляди, только что ушами не машу, — хохочет Юркайтис.

— А я хомяк, вот как на доске рисовали!

Учитель хмурится. Ему уже надоели напоминания об этой неприятной шутке.

— Вы чего, рассердились?

— Рассердился.

Хлопнув дверью, он выходит на улицу.

«Неужели с каждым придется так возиться? Ведь в классе еще пять волосатых личностей». «Порядок такой». Неудачный день.

Ио неудачи еще только начались. Едва перешагнув порог учительской, он почувствовал любопытные взгляды коллег.

— Тебя к завучу вызывают, — с глубоким состраданием сообщила Кериите. — Опять дров наломал?

Что такое снова? Он минутку подумал, пустыми глазами глядя перед собой.

«Плохо готовлюсь к урокам? Журнал не в порядке? Аморальное поведение? Но почему?»

— Чего стоишь, иди, — подбодрила Керните.

Юркайтис вздрогнул, кивнул ей и кисло усмехнулся:

— Из-за тебя, что ли?

— Ну, вот еще…

— Знаю-знаю, — пробормотал Юркайтис и неуклюже направился к дверям.

«Конечно из-за нее. Второй год дружат и никак не поженятся. Подумать только, какие аморальные. Интересно, сама наябедничала или начальство сверху учуяло?»

Завуч оказалась еще злее, чем он предполагал. Несколькими шагами она пересекает кабинет и резко поворачивается к нему.

— Взгляните-ка, — она указывает на скромно белеющее на краю стола письмецо. — Хотелось бы думать, что это измышление.

Юркайтис пробегает письмо и пожимает плечами.

— Увы, это правда.

— Как?! — завуч даже наклоняется, чтобы посмотреть ему в лицо. — Вы могли ударить малолетнего ребенка?

— Шлепнул маленько, — улыбается Юркайтис, чувствуя, как облегченно расслабляются напряженные мускулы. — Пустяковая история, не стоит внимания.

— Не стоит внимания? Ну, извините, — закипает женщина. — Да ведь вы же… — она не находит слов от возмущения, — вы же… вы садист! И не зря отец ребенка предлагает обсудить ваше поведение на ближайшем педсовете.

— Напрасно вы так нервничаете, — перебивает Юркайтис, — это в самом деле не стоит внимания. Мальчишки кошку жгли, вот я одного и шлепнул, не удержался.

— Как то есть — кошку жгли?

— Обыкновенно, на костре.

— Живую кошку?

— Живую.

— И вы всего только шлепнули?! — снова вскочила завуч. — Циник, трус! Я бы с таких шкуру спустила!

«Вот теперь она человечнее, привлекательнее даже, когда злится, — подумал Юркайтис, — а пальцы-то! Как пальцы выдают человека».

Он чувствует на висках прикосновение нежных, ласковых пальцев. Но это не ее, это пальцы Керните.

«Два года дружим и никак не поженимся. А время идет», — мелькает странная мысль.

— Вы больны? — спрашивает завуч, прикладывая к его лбу прохладную узкую ладошку. — Ну, так и есть. А все оттого, что без шапки ходите.

— Не беспокойтесь, я здоров, — уверяет ее Юркай-тис, — смотрите, — и он принимается прыгать на одной ножке,

— Здесь не цирк, — сухо замечает завуч, но помогает собирать его рассыпавшееся по полу богатство. — Вы