Малик Тахир Святая ночь

Если в двадцать седьмую ночь месяца

рамазана кого-нибудь коснется священная

тросточка, исполнятся любые его желания.

Из рассказов моей бабушки

Когда утреннее солнце поднялось из-за горизонта, всю окрестность словно бы залило жидким огнем — лучи светила горели на тысячах недвижных фигур, сама земля мертвого города и его руины, также покрывшиеся золотистым налетом, нестерпимо сияли. Только один предмет во всей окрестности выделялся в этом море солнечного огня — темное яйцевидное сооружение с выступавшими в нижней части его тонкими отростками, похожими на лапки кузнечика.

К полудню на боковой поверхности «яйца» обозначилось прямоугольное отверстие, и вскоре из него один за другим появились двое. Они были очень похожи на людей, однако намного выше и крупнее обычного человека. Полупрозрачные колпаки у них на головах излучали ослепительный свет. Сделав несколько шагов, тот, кто шел первым, остановился и заговорил:

— Кив, кажется, мы ошиблись в расчетах. Грунт на месте посадки должен быть не столь твердым, а примерно таким, как у нас на Унете.

— Да, — оглядываясь вокруг, ответил Кив, — и цвет местности совсем другой, чем он казался из космоса. Почему все кругом желтое? Когда мы вели наблюдение с Унета, эта планета излучала тускло-голубой свет. Может быть, таково воздействие атмосферы? Если вся поверхность суши желтая, то предположение Рэка окажется правильным. В таком случае приемлемую для унетян планету придется искать возле других звезд.

Они зашагали быстрее. В окружности нескольких десятков метров от места приземления «яйца» не осталось и следа растительности. Поваленные деревья стали попадаться пришельцам на значительном удалении от корабля. Кив остановился возле гигантской чинары, отливавшей желтым металлическим блеском.

— Ниг, взгляни, тебе это ничего не напоминает? — обратился он к спутнику.

Ниг приблизился к чинаре, постучал по ее стволу длинной тонкой трубкой с утолщением на конце.

— Странная форма. Если бы это был не минерал, я бы сказал, что он напоминает мне… Посмотри кругом, да ведь таких камней очень много!

Они пробирались среди руин. Увидев человеческую фигуру с воздетыми к небесам руками, Кив резко остановился, словно споткнувшись.

— Ведь это наше изображение в камне! — воскликнул он.

Ниг с трубкой в руке приблизился к изваянию. Прикоснувшись инструментом к одному из тонких пальцев статуи, он осторожно отделил его и, положив себе на ладонь, провел по нему серебристым обручем. Палец раскрошился словно глиняный.

— Мы не ошиблись, Кив. Здесь была жизнь. Это памятники умершей цивилизации — обитатели планеты, возможно, хотели сохранить для будущего свой облик…

— Что ж, может быть, в твоих словах есть доля правды. А если жизнь не угасла?.. Не приземлились ли мы в месте, где жители этой земли чтут предков? Ведь у нас на Унете существовал в древности обычай увековечивать памятными знаками такие места.

— Во всяком случае, надо прихватить с собой несколько таких изваяний…

На пятый день погонщики купеческого каравана, следовавшего в столицу, подобрали одного из тех, кто по велению султана отправился в погибший город. После того как сердобольные караванщики напоили его, звездочет Рахматулла назвал себя и, попросив доставить его ко двору повелителя правоверных, впал в забытье.

Когда придворные лекари привели звездочета в чувство, он предстал пред очи султана, его визирей и высшего духовенства.

— Почему только ты один выбрался из этого города? — спросил хозяин дворца.

— О властелин, все мои сотоварищи остались там: одни обратились в золотые изваяния, а другие умерли в желтой пустыне.

— Он не в своем уме, повелитель, — заметил один из чиновников. — Жаркое солнце расплавило ему мозги.

— Помолчи, — остановил его султан.

Выслушав подробный рассказ Рахматуллы, он задумчиво сказал:

— В его речах нет следов безумия — он говорит складно и толково… А что думает по поводу услышанного нами великий муфтий?

Служитель аллаха приподнялся с подушек и, приложив к груди руку, ответствовал:

— Я думаю, о надежда ислама, что звездочет говорит правду… Видно, аллах в назидание нам обрушил на грешный город свой гнев. А те двое великанов, источавших свет… может быть, это святой Хызр и святой Хусам?

После обсуждения событий, последовавших за падением звезды, султан разослал во все концы страны указ, в котором извещалось: всевышний покарал нечестивцев, обратив их в камень. Доступ в проклятое место отныне воспрещался. Но сразу же поползли слухи о том, что в погибшем городе все: дома, люди, сама земля — превратилось в золото. Некоторые смельчаки стали проникать в проклятый аллахом край, но те немногие, кто возвращался, вскоре умирали от незнаемого недуга. И суеверный страх перед Неведомым отбивал у других охоту отправиться за «золотом святого Хызра». Горячие ветры заносили город песком и пылью, принесенной с полей Ферганы…

Шли годы, под ударами кочевников рушились государства, жизнь возрождалась на новых местах, и падение звезды постепенно забылось, остались в памяти иных поколений лишь смутные легенды, предания о святом Хызре.

Возвращаясь с похорон доцента Бекмирзаева, некоторые вполголоса говорили: «Сам себя загубил. Да и эти раскопки — они же бессмысленны». Уже на следующий день после его смерти институтским начальством была высказана мысль о том, что пора прекратить работы, проводившиеся Бекмирзаевым в Язъяване. Это встревожило Даврана Хасанова, который под руководством Бекмирзаева участвовал в раскопках. Поэтому сразу же после похорон он выехал в Язъяван, чтобы привести в порядок документацию экспедиции и подготовить аргументы в пользу продолжения археологических изысканий.

И когда спустя полмесяца из центра поступило указание прекратить работы, Давран написал докладную, в которой приводил расчеты доцента Бекмирзаева, свои умозаключения, и просил разрешения продолжить раскопки. Еще через неделю в лагерь экспедиции прибыл однокурсник Даврана Нияз Мансуров — щеголь, словно сошедший со страницы журнала мод, с тонкими, словно выщипанными, бровями, усиками. Увидев его издали, Давран ощутил досаду: вместо того чтобы прислать знающего специалиста, институт командировал этого пройдоху. То, что совершенно чуждый научным интересам парень благодаря большим связям чувствовал себя спокойно на этом поприще, вызывало неприязнь не только у Даврана, но и у многих археологов. Давран учился вместе с ним пять лет, бывал с ним на практике, но ни разу не видел, чтобы он копался в