веранде вдруг замолкают мама и Мишин папа, так похожий на безобразный шкаф… Глубокий сон — это Северное Сияние, ее, Вилены, беспредельное царство с верными подданными, над которыми без конца и начала…

— Вилена, девочка, обязательно приходи на новогодний утренник. — Аглая Федоровна трогает ее за плечо. — Я на тебя очень рассчитываю, смотри не подведи меня. Обязательно перечитай эту современную сказку, которую я тебе дала в прошлый раз, там очень много умного, интересного в познавательном отношении. Договорились?

Перед въездом на площадь машина останавливается, и все идут прощаться с Горелкиными. Вилена смотрит, как закурили мужчины, как Мишин папа обошел свой «Москвич» и попинал все четыре колеса. Потом все вернулись, кроме Феликса, и дальше их машина поехала уже одна.

— Нет, Сашенька, это невозможно, — горячо шептала за спиною Аглая Федоровна, — он не может не понимать, в какое положение ставит меня…

Вилена потянулась и включила радио. Передавали хоровую музыку. Что-то грустное, похожее на продутую всеми ветрами поляну без красавицы елки, неумело срубленной Мишей Горелкиным. И так голо и незащищенно пробегали теперь мимо высокого пня чьи-то тройчатые следы…

Подрулив к подъезду, отец остановил машину и устало откинулся на спинку сиденья: ночью из-за близорукости ему особенно тяжело было вести «Жигули».

— Все, приехали, — хрипловато сказал он.

— Вилена, доченька, захвати продуктовую сумку, — попросила мама, подхватывая рюкзак. — Только осторожнее, не разбей термос.

И лифт поднимает их на пятый этаж, сухо выщелкивается черная пуговка кнопки, распахивается полосатая дверь, приглашая покинуть зависшую над пятиэтажной пустотой деревянную клетку.

— Слава богу, наконец-то мы дома, — с облегчением вздыхает мама, перешагивая порог квартиры.

В доме какая-то странная, незнакомая тишина, холодно притаившаяся во всех трех комнатах, и лишь на кухне у подоконника так уютно белеет табуретка, оставленная Виленой всего лишь вчера. В самом деле — прошло немногим больше суток. А кажется, что…

— Вилена, доченька, я тебе набрала в ванну воды.

На улице тихо. Светят фонари. У табачного киоска останавливаются двое. Он приваливается к киоску спиною и осторожно обнимает спутницу. У нее дорогая соболья шапка, холодно поблескивающая ворсинками. Вилене почему-то кажется, что эти ворсинки, похожие на еловые иглы, мертвы, как на той елке, что стоит во дворе их дачи.

— Вилена, вода стынет.

Падает на светло-голубую морскую гладь пучок света от невидимой луны. И бездонная глубина угадывается среди волн старательной копии с картины Айвазовского.