Дуглас Коупленд

Что с нами будет? Роман в пяти часах

Можно выбрать что-то одно: информацию или жизнь. Нельзя получить и то и другое.

Закон Дуга

Час первый В кадр вплывает охваченный пламенем дирижабль

Карен

Карен любит кроссворды. Потому что, когда разгадываешь кроссворды, время идет быстрее. Карен шьет лоскутные одеяла и отдает их на благотворительность, потому что ей нравится, как шитье замедляет ход времени. Карен всегда было странно, что люди, которые регулярно устраивают ревизию в холодильнике и выкидывают все молочные продукты с истекшим сроком хранения, забывают на полочке в дверце бутылку с соусом «Крафт Каталина», и эта несчастная бутылка стоит там годами. Кстати, Карен и сама не без греха. Она вспоминает, как ее бывший муж — давным-давно, когда все было хорошо — однажды открыл холодильник и сказал: «Господи, Карен, этот соус „Тысяча островов“ помнит убийство Кеннеди».

Карен почти сорок. Она была в полной уверенности, что уже никого себе не найдет, но сейчас летит на свидание с человеком, который — она надеется — станет ее любовником. Она сидит в самолете, держащем курс на восток, на высоте восемь километров над озером Верхним. Карен жарко, она потихоньку расстегивает две верхние пуговицы на платье, надеясь, что люди не примут ее за шлюху. Она размышляет: «Почему меня должно волновать, что обо мне могут подумать чужие люди? И, однако же, волнует». Потом она вспоминает, что теперь у всех и каждого есть фотокамера в телефоне и что ее, Карен, могут сфотографировать на любую из этих камер. Ох, эти крошечные фото- и видеокамеры! Эти яркие голубые окошки, которые она постоянно видит со своего заднего ряда в актовом зале в колледже у Кейси. Мерцающие сапфировые матрицы воспоминаний, которые скорее всего никто и не станет просматривать, потому что люди, снимающие музыкальные концерты, снимают и много чего другого, и никакой жизни не хватит, чтобы пересмотреть даже малую часть этих записанных воспоминаний. Ящики кухонных тумбочек набиты заброшенными картами памяти. Незаточенными карандашами. Блокнотами от риелторских агентств. Зубными пластинами для исправления прикуса. Ящик кухонной тумбочки — это капсула времени. «Все, что мы оставляем после себя в своих передвижениях из комнаты в комнату, — думает Карен, — наша шелуха».

Через проход от нее, на один ряд впереди, сидит мальчик-подросток, который уже не раз с интересом поглядывал в ее сторону. Карен льстит, что ее могут счесть сексапильной, пусть даже и «сексапильной тетенькой». Но с другой стороны, она знает, что в кармане у озабоченного парнишки наверняка затаился в засаде какой-нибудь гаджет, портативный детектор греха, который только и ждет, когда Карен расстегнет еще пару пуговиц, или поковыряет в носу, или сотворит еще что-нибудь столь же нелепое — что-то, что раньше считалось сугубо приватным делом, — а потом этот дурацкий поступок будет вывешен в виде фотки на каком-нибудь сайте фотоприколов рядом со снимком бейсбольной команды, один из членов которой активно блюет, или в виде короткого ролика на видеосайте, где подростки, не знакомые с принципом причинно-следственной связи, прыгают на батуты с крыш невысоких пригородных домов, от чего и умирают во цвете лет.

К черту все современные технологии! Карен теребит пуговицы на платье. В животе у нее урчит. Правая сторона самолета освещена слишком ярко, Карен смотрит в иллюминатор и вспоминает один старый фильм, в котором все пассажиры «Боинга-747» внезапно исчезли прямо во время полета — все, кроме тех пятерых, которые спали и поэтому избежали исчезновения. В том фильме исчезнувшие пассажиры обозначались одеждой, оставшейся на сиденьях. Карен старательно углубляет эту мысль. Что происходит, когда человек исчезает? Да, от него остается одежда — это понятно. По идее, должны оставаться еще парики, и шиньоны, и наращенные волосы, и ювелирные украшения… что там еще… зубные протезы, коронки, кардиостимуляторы, металлические фиксаторы, которые ставят для сращивания переломов… Карен думает дальше… ну, если отбросить брезгливость, запишем сюда содержимое желудка, не успевшую перевариться пищу, и… погодите-ка… если поразмыслить, то волосы тоже должны оставаться, потому что в них нет ДНК. ДНК есть только в волосяных луковицах. Карен знает об этом из полицейских телесериалов. И кстати, как быть с костями? Костная ткань состоит в основном из кальция, а это всего лишь химический элемент, а не какое-то особое свойство, присущее только Карен и никому другому. Получается, кости тоже должны оставаться… может быть, только кости, без костного мозга, хотя… погодите… Карен где-то читала, что в человеческом теле на каждую собственную его клетку приходится в среднем десяток чужих. Всякие вирусы, бактерии, грибки — все это тоже должно оставаться. Черт! Получается, что твое тело — это даже не тело, а какая-то экосистема.

Карен думает дальше… А как же вода? Вода — это просто вода. Строго говоря, она не относится к качествам, определяющим Карен как Карен. Стало быть, вся одежда и прочий гумус, который остался бы от нее на сиденье «Боинга-747», был бы пропитан водой. Так, погодите… а клетки ее организма? Как их классифицировать: Карен или не-Карен? Яйцеклетки тоже должны остаться, ведь они все-таки не совсем Карен, а лишь половина Карен, лишь половина ее ДНК. Так, опять «ДНК»… ДНК. Если внимательно рассмотреть клетку, скажем, клетку кожи, то станет ясно: собственно Карен — это только ее ДНК. Все остальное — это просто белки, жиры, ферменты, гемоглобин и…

…и тут Карен очень живо представились ее хлюпающие останки на сиденье 26К. Из них поднимается призрачное существо, похожее на тонкий, как нить паутинки, чулок — существо, целиком состоящее из ДНК Карен, единственной ее части, о которой она могла бы сказать: «Это действительно я». Чулок! А может быть, даже и не чулок. Скорее всего все ее ДНК, вытянутые из клеток, будут похожи на облачко мелкой пудры, облачко размером с апельсин. Это не самая приятная мысль. Все-таки унизительно осознавать, как мало ты отличаешься от всех остальных, и все твои представления о собственной исключительности оборачиваются взвесью пыли. Как это пошло, слащаво и пафосно. Что-то в духе восточных религий. И все-таки… это и есть она — или каждый из нас. Просто пыль. Надо, чтобы кто-то сказал христианским фундаменталистам, ожидающим вознесения на небеса, чтобы они не забыли оставить побольше ведер и швабр для тех, кто