прямо в Тихий океан. Что с ним случилось, а чего нет — и рассказать некому, потому как след его затерялся навеки в морях-океанах.

Младший остался дома. Но однажды, когда мать послала его за глистогонным в аптеку (седьмой дом от угла), он тоже не вернулся домой.

Все это было на самом деле. Это ведь только в сказках всегда бывает три сына. И везет всегда третьему.

ФАРШ

В провернутое мясо добавляют яйцо, булку, размоченную в молоке, соль, перец и затем на жире или масле жарят котлеты.

Внимание! Для нас, млекопитающих, отнюдь не второстепенный вопрос, мы провертываем мясо или нас провертывают на фарш.

ПРОФЕССИОНАЛЬНАЯ ГОРДОСТЬ

Я слеплен из доброго теста!

Собой владеть я умею.

Вы бы не подметили во мне ни малейшего признака волнения, хотя на карту был поставлен кропотливый труд многих лет, оценка моего таланта, да что там — все мое будущее.

— Моя специальность — животные, — сказал я.

— Что вы умеете делать? — спросил директор.

— Подражаю голосам птиц.

— К сожалению, — махнул он рукой, — это вышло из моды.

— Как так? Воркованье горлицы? Чириканье воробья? Свист перепелки? Крик чайки? Песнь жаворонка?

— Все в прошлом, — со скучающим видом сказал директор.

Мне стало больно, но, по-моему, это не бросилось в глаза.

— До свидания, — вежливо попрощался я и выпорхнул в открытое окно.

РАЗМЫШЛЕНИЯ В ПОДВАЛЕ

Через разбитое окошко мячик закатился в подвал.

Четырнадцатилетняя дочка дворника поспешно заковыляла за ним. Трамваем ей отрезало ногу, и она, бедняжка, радовалась, если могла хотя бы подать мяч играющим детям.

В подвале царил полумрак, но девочка заметила, как в углу что-то зашевелилось.

— Кис-кис! — позвала девочка с деревяшкой. — Как ты сюда попала, кисанька?

Схватила мячик и с проворством, на которое только была способна, заспешила наверх.

Старая уродливая вонючая крыса — ее-то девочка и назвала «кисанькой» — была ошеломлена. Так еще никто к ней не обращался.

До сих пор все от нее шарахались, в страхе убегали или бросали в нее кусками угля.

И сейчас ей впервые пришло в голову, что все могло бы быть иначе, родись она по счастливой случайности кошкой.

Более того — ведь нам всегда мало достигнутого! — крыса не остановилась на этом в своих мечтах. Ну а если бы она была дворниковой дочкой с деревянной ногой?

Но это было бы слишком прекрасно. О подобном даже мечтать не приходится!

ВОДИТЕЛЬ МАШИНЫ

Йожеф Переслени, агент по снабжению, остановил свой «вартбург» номер СО 75–14 на углу, у газетного киоска.

— «Будапештские новости», пожалуйста.

— К сожалению, распродано.

— Да мне и вчерашний номер сойдет.

— Тоже распродан. Но случайно имеется завтрашний выпуск.

— В нем есть кинопрограмма?

— Она бывает в каждом номере.

— Ну, тогда давайте завтрашний.

Он сел в машину. Перелистал кинопрограмму. После недолгих поисков выбрал чехословацкий фильм «Любовные похождения одной блондинки», который, как он слышал, хвалили. Фильм демонстрировали в кинотеатре «Синяя пещера» на Вокзальной улице, и сеанс начинался в половине шестого.

Как нельзя кстати. У него еще оставалось немного времени. Он снова полистал газету. Ему попалось на глаза сообщение об агенте по снабжению Йожефе Переслени, который в «вартбурге» номер СО 75–14 ехал с недозволенной скоростью по Вокзальной улице и недалеко от кинотеатра «Синяя пещера» столкнулся со встречным грузовиком. Неосторожный водитель погиб.

«Чего только не бывает на свете!» — подумал Переслени.

Он взглянул на часы. Почти половина шестого. Он сунул газету в карман, включил мотор и, мчась по Вокзальной улице, столкнулся с грузовиком.

Йожеф Переслени погиб с завтрашним номером газеты в кармане.

СМЫСЛ ЖИЗНИ

Если много-много стручков перца нанизать на бечевку, то получится связка перца.

Если их не нанизывать, то никакой связки не получится.

А ведь перец один и тот же, такой же красный, такой же острый. Но все-таки это не связка.

Неужто же бечевка делает перец связкой? Нет, не бечевка. Бечевка тут, как мы знаем, дело второстепенное, а то и третьестепенное.

Так что же тогда?

Кто задумается над этим вопросом и постарается, чтобы мысли его не разбегались, а работали только в одном направлении, тот может напасть на след великих истин.

ИЗУЧАЙТЕ ИНОСТРАННЫЕ ЯЗЫКИ!

Я не знаю немецкого языка.

Между Алексеевкой и Буденным надо было втащить на холм несколько орудий, которые по самые оси увязли в грязи. Когда в третий раз пришла моя очередь и примерно на середине подъема это чертовски тяжелое полевое орудие начало сползать обратно, я сделал вид, что хочу отлучиться по нужде, и удрал.

Мне известно было, где находится наша позиция. Я пересек огромное поле подсолнечника, затем выбрался на жнивье. Жирная черная земля налипала на подошвы, как свинцовые пластины на башмаках у водолаза, с помощью которых опускаются на дно моря. Шел я, должно быть, минут двадцать, как вдруг буквально наткнулся на сержанта-венгра и какого-то немца, даже не знаю, в каком чине, потому что я не разбирался в немецких знаках различия. И надо же быть такому дьявольскому невезению, что я наткнулся на них на совершенно голом месте.

Сержант стоял, а немец, растопырив колени, сидел на складном стуле. Из тюбика вроде как для зубной пасты он выдавливал плавленый сыр на кусок хлеба. Сержант курил, а немец ел и только взглядом остановил меня.

— Was sucht er hier? — спросил он.

— Чего тебе здесь надо? — перевел сержант.

Я сказал, что потерял свою часть.

— Er hat seine Einheit verloren, — сказал сержант.

— Warum ohne Waffe?

— Где твое оружие? — спросил сержант.

Я ответил, что я из трудбата.

— Jude? — переспросил сержант.

Это даже я понял. Я пояснил, что я не еврей, а просто меня как распространителя рабочей газеты призвали в особый трудбат.

— Was? — спросил немец.

— Jude, — повторил сержант.

Немец встал. Отряхнул с мундира крошки.

— Ich werde ihn erschiessen, — сказал он.

— Сейчас господин фельдфебель расстреляет тебя, — перевел сержант.

Я почувствовал, как меня прошибает пот и к горлу подкатывает тошнота. Немец закрутил тюбик с сыром и взялся за автомат. Говори я по-немецки, я, наверное, смог бы объяснить ему, что, раз не ношу желтой повязки, значит, я не еврей, и тогда все было бы по-другому.

— Er soll zehn Schritte weiter gehen.

— Отойди на десять шагов, — сказал сержант.

Я сделал десять шагов, по щиколотку увязая в грязи.

— Gut.

— Хорошо.

Я остановился. Фельдфебель направил на меня автомат. Я только помню,