сумел бы работать посреди такого хаоса? Здесь, должно быть, не убирали на протяжении многих лет. И все же в павильоне витал дух подлинного искусства. В такой мастерской могли бы творить Шагал, Кандинский, Сутин, Модильяни, Джакометти, Гальдер, Пикассо. Она задумалась было о своих кумирах, но тут в прихожей послышались шаги.

Хозяин мастерской был одет в рабочую блузу и сам казался ожившим портретом. Настоящий художник с головы до пят, от густого сигаретного дыма до пятен краски на одежде. Он остановился перед ней, пристально оглядел и, выдержав многозначительную паузу, заговорил:

— Мазарин, зачем ты сюда пришла?

— Учиться.

— Учиться... — повторил Кадис, жадно затягиваясь. — Какая наивность. Разве тебе неизвестно, что мы сами себе лучшие учителя?

— Любой художник имеет право узнать больше. Что в этом плохого? Я просто хочу стать настоящим профессионалом.

— Я не могу дать тебе то, чего у тебя нет. А тебе самой есть чем поделиться?

— Не знаю... Испытайте меня.

— Ты должна знать. Скажи-ка... У тебя есть что-нибудь внутри?

Мазарин не поняла, о чем он спрашивает. Художник безо всякого стеснения раздевал ее взглядом. Она ответила с вызовом:

— Разумеется. У каждого из нас что-то есть.

— Так раскройся. Пусть другие увидят твой внутренний мир. Отбрось глупый стыд, обнажись перед миром. Запомни, Мазарин: творчество — это зеркало. Только в нем ты увидишь свое истинное отражение.

Девушка задумчиво кивнула. Прямота собеседника ее смущала. Кем он себя возомнил? Богом? Придумать ответ Мазарин не успела. Кадис продолжал:

— Для начала... Терпеть не могу, когда по моей мастерской ходят в туфлях. Разуйся... Почувствуй ногами пол.

Мазарин сбросила сандалии, открыв изящные маленькие стопы. И правда. Пол под ногами оказался сухим, колючим холстом. Резкая боль в большом пальце вернула ее к реальности. Придется научиться передвигаться по мастерской, не поранив ступни.

Пока Кадис ожесточенно искал что-то в бесконечном хаосе мастерской, сидящая на круглой платформе обнаженная женщина невозмутимо ждала распоряжений художника.

— Возьми... — Кадис протянул Мазарин грязную дощечку. — Попробуй написать что-нибудь прямо здесь.

— Что написать?

— Разве я могу тебе указывать. Давать тебе задания я не стану. Это должно исходить от тебя.

Внимательно оглядев натурщицу, Мазарин решила изобразить только ее ноги.

Она покажет Кадису, что может оказаться для него полезной.

Девушка погрузилась в работу, а художник принялся рассматривать ее голые ноги; на точеном белоснежном пальце алела капелька крови. Ступни Мазарин были идеальны, божественны. Никогда прежде он не видел таких изящных ножек. Своей формой они чем-то напоминали крылья. Внезапно в его душе поднялось смутное, почти забытое чувство. Неужели ступням новой ученицы оказалось по силам его пробудить?

2

Порой ее одолевала тоска по старым добрым временам, когда она моталась со своей камерой по всему свету в поисках материала для репортажей. Такова уж была Сара Миллер. И на пороге семидесятилетия она предпочитала сладостный холодок неизвестности, зыбкую тишину тайны славе, интервью и фотографиям в журналах.

Они повстречались в бурном студенческом мае шестьдесят восьмого, среди криков, драк, облаков слезоточивого газа и адреналина. Сара приехала в Париж из Нью-Йорка по заданию редактора политического отдела "Нью-Йорк таймс", намереваясь затеряться среди восставших и сделать первоклассный фоторепортаж о бунте молодых против де Голля.

Едва сойдя с трапа самолета, она оказалась в пропахшей дымом атмосфере идеализма и интеллектуальной свободы, в самом сердце революции булыжников и слов. Среди оружия, которым студенты вели неравный бой с произволом полицейских.

Она приехала снимать демонстрантов и полицейских, а разглядела в дыму и тумане героя революции. Сильного, гордого, опасного; юного бойца, закаленного в своей вере и готового окрасить за нее тротуары кровью врагов. Его слова разили, словно камни, камни убеждали не хуже слов. Над головой юноши занималась заря нового мира.

Тогда-то она и повстречала юного гиганта с растрепанной гривой черных цыганских волос. Он был прекрасен. Словно гордый дикий зверь. В один миг позабыв, зачем она здесь, Сара безо всякого сожаления израсходовала на красавца все оставшиеся в "лейке" кадры. Вокруг летели булыжники, раздавались крики, но она не обращала на них внимания.

Их любовь зародилась в самом сердце битвы, среди наступающих жандармов и ощетинившихся, выкрикивающих оскорбления студентов. Их взгляды случайно пересекались над полем боя, теряли друг друга, искали и снова перекрещивались.

Она щелкала затвором камеры, бежала, наводила фокус, лавировала в толпе... и приближалась к нему. Он кричал, бил, швырял камни, уклонялся от ударов... и двигался ей навстречу. Измученные, грязные, невредимые, возбужденные, они встретились лицом к лицу, чтобы начать новую битву, битву страсти.

Встреча отняла их у революции, отдалила от нее. Невыносимо яркий свет, вспыхнувший для них обоих, ослеплял и сбивал с пути. Камера оказалась лишь предлогом для того, чтобы их души вступили в безмолвный диалог. Они отказались от мечты о счастье для всех в погоне за своим собственным маленьким счастьем.

Он ни словом, ни жестом не воспротивился натиску хрупкой незнакомки с фотоаппаратом. Сартр, contestation, знамена, ножи, голоса, плакаты... "L'imagination prend le pouvoir... Il est interdit d'interdire... Будьте реалистами, требуйте невозможного"... Все терялось и находилось в глубинах репортерской "лейки".

Внезапно камера замолчала, крики, шум борьбы, автомобильные гудки растворились в тишине. Сара и Кадис соединились взглядами, губами, дыханием посреди широкого каменного ложа улицы.

Они соприкоснулись кончиками языков. Вокруг них сгущалась теплая влажная мгла, наполненная вкусами, запахами, обрывками мыслей и фраз. Глубокая... Словно бездонный колодец.

Из немыслимой дали долетали голоса: "Нам нужны перемены... putains, putains... Вы что, заснули?" А они продолжали целоваться и грезить наяву.

— Любовь живет в поцелуе, — прошептал Кадис, не отрываясь от ее губ. — Поцелуй никогда не лжет. Его ни с чем не спутаешь.

— Постой... Что ты скажешь об этом? — улыбнулась она и принялась ласкать