маловероятного нарушителя.

— Итак, мы — четверо разумных мужчин, я надеюсь, — сказал мсье Делакруа, делая вид, что не замечает довольное сияние, осветившее лицо Жака, включенного в это число. — Мы — Делакруа, и этого достаточно. И как лидеры мы должны время от времени идти на определенные уступки низшим по положению, несчастным, трудящимся в неведении. Поэтому сегодня я дал обещание старшему рабочему, который просил меня сделать некоторые вещи в связи с деяниями этого волка. Они решительно верят, что серый волк — это демон, нечеловеческие зверства которого насланы на нас самим Злом. И согласно их старинным, но ребяческим колдунским поверьям, уничтожить его можно лишь серебряными пулями.

Мсье Делакруа достал из-под кресла небольшой, но, по-видимому, тяжелый мешок. Перевернув его над поверхностью стола, он рассыпал две дюжины сверкающих цилиндрических предметов.

— Пули! — воскликнул Жак.

— Серебряные пули! — поправил Пьер.

— Да, сын мой. Пули из серебра, которые я сам отлил в погребе и показал людям, пообещав, что буду использовать именно их.

— Дорогое оружие, — заметил бережливый Франсуа.

— Таково поверье бедных крестьян. Если мы убьем волка обычным свинцом или сталью, они все равно будут бояться собственных теней и от них не будет толку на работах, как и было весь этот месяц. Вот пистолеты. Сегодня вы, сыновья мои, убьете этого мифического оборотня, бросите его тушу в деревянный воз, который я поставил возле дороги к виноградникам, и сожжете до пепла, чтобы все видели.

— Да, папа, — в один голос согласились Пьер и Франсуа.

Но юный Жак вскричал:

— Что? А как же шкура? Я бы хотел ее повесить на стене в своей комнате! Те двое, что видели его, говорят, будто она серебристо-серая.

— Жак! — на лице Этьена Делакруа от ярости вздулись красные вены. Пьер и Франсуа затрепетали при виде разгневанного отца.

— Если ты не сожжешь зверя, как я сказал, сразу после того, как убьешь его, я забуду, что ты мой сын и даже что ты мужчина! Забуду!

От раздражения он стал говорить бессвязно.

— Я прошу вашего прощения, отец, — замолил Жак, пристыженный и встревоженный. — Я забылся.

— Мы все выполним, папа, как и всегда, — быстро сказал Франсуа, и Пьер рассудительно кивнул.

— Скоро взойдет луна, — сказал мсье Делакруа после непродолжительного молчания. В комнате стало темно, пока они говорили. Получив немой знак от отца, Пьер чиркнул спичкой и зажег потускневшую лампу на столе. При поразительном переходе, когда свет рассеял мрачные тени комнаты, Пьер чуть не вскрикнул, увидав изможденные черты отцовского лица. Впервые в жизни он осознал, что сказанное в этот вечер немногим ранее его родителем о своем старении не было ни шуткой, ни присказкой, которую часто повторял мсье Делакруа. Это оказалось правдой. Его отец был стар.

— Вам пора, — сказал Этьен Делакруа. Его добрый взгляд уловил появившееся на миг выражение лица сына. Он глухо постукивал пальцами по краю стола — это был единственный признак его нервного состояния, который он не мог полностью контролировать. — Мсье мэр считает, что волк становится сильнее в полнолуние. А я думаю, что этой ночью его будет легче обнаружить.

Трое повернулись к двери, но едва они достигли порога, мсье Делакруа окликнул старшего:

— На минуту, Пьер. Мне нужно поговорить с тобой.

Молодой человек закрыл дверь за своими братьями и вернулся к столу, пристально глядя на отца.

Мсье Делакруа, казалось, на мгновение забыл, что намеревался сказать. Он склонил голову на грудь, и локон его длинных пепельных волос навис над бровями. Внезапно он выпрямился, словно ему потребовалось огромное усилие воли, чтобы выполнить это простое действие. Пьер вновь поразился эмоциям, которые меняли черты отца.

Он впервые заметил нежность и любовь в глазах, которые иногда, тайком, считал немного жестокими.

— У тебя есть карманное распятие, сын мой?

— Оно в моей комнате.

— Возьми его с собой сегодня. И… не своди глаз с Жака, хорошо? — его голос был непривычно резким от волнения. — Он молод, уверен в себе и… беспечен. Я не хочу подвергать опасности последнего сына твоей матери.

Пьер изумился: в последний раз его отец упоминал мать пятнадцать лет тому назад.

— Ты был хорошим сыном, Пьер. Послушай меня теперь. Держитесь все вместе. Я слышал, это очень дикий зверь и не страшится даже вооруженных мужчин. Береги себя и присматривай за братьями.

— Вы останетесь в безопасности в замке, папа? Вы не вооружены.

— Я вооружен верой в Господа и защищен стенами шато Доре. Когда ты зажжешь огонь под волчьим телом — я буду там.

Он вновь опустил свою львиную голову, и Пьер, не бросая больше любопытных взглядов, удалился.

Мсье Делакруа долго сидел не двигаясь, положив локти на мягкую обивку кресла и обхватив ладонями щеки. Затем он резко поднялся и, подойдя к открытой оконной створке, широко раздвинул занавески. Снаружи длинный, холмистый склон спускался к сумрачному горизонту, уже скрытому драконами ночи, чьи мелкие, мерцающие глаза поочередно мигали, глядя в темную пустоту небес. Торопливые облачка сновали маленькими группами.

В нагромождениях домиков, где жили рабочие мсье Делакруа, горели лампы, но небо в эту минуту было освещено лучше земли. Наступившая тьма, словно живая, звенела среди полей и лугов и тянула огромные когти поперек дорожной ленты.

Вот-вот должна была взойти луна.

Мсье Делакруа отвернулся от створки, быстрыми, уверенными шагами подошел к двери и открыл ее. В холле стояла тишина, лишь со стороны столовой доносился звон посуды — слуги убирали со стола. С быстротой, необычной для человека его возраста, он бесшумно пересек огромный холл и вышел из главного выхода. Узкая гравиевая тропа повела его вдоль замка к дальнему углу здания, где он свернул с нее и пошел по постриженному газону в сторону небольших буковых зарослей.

Ночь стояла теплая и мирная, без единого намека на дождь. Задиристый зефир ворошил густые локоны на его непокрытой голове, под ногами пели сверчки.

В роще становилось все темнее, пока он не вышел на ее середину сквозь спутанные заросли, как человек, проделывавший этот путь множество раз, и обнаружил небольшую поляну, открывшуюся ему под звездами. Здесь было больше света и не чувствовалось ни малейшего бриза. Посреди поляны находилась прямоугольная травянистая насыпь, на краю которой был белый камень, а на нем — имя его жены.

Мсье Делакруа мгновение стоял перед могилой с опущенной головой, а затем упал на колени и начал молиться.

На востоке небо начало проясняться, словно некий великан, несущий факел, приближался огромными шагами