Так вот, в этом — шутливом — смысле мне жалко и Бориса Заходера. А кроме всяких шуток — себя самого, потому что у сегодняшних ребят ещё на одного хорошего учителя больше, чем было у меня.

Но главное всё-таки в другом. Если и пятилетний малыш и я радуемся одним и тем же стихам Заходера, это и значит: стихи — настоящие, и их автор, даже если он обращается к самому крохотному своему слушателю, говорит в них и о себе самом, выражает себя самого, то есть оказывается (помните?) лирическим поэтом.

Он пишет о нашем огромном мире, обо всех, кто его населяет, и, наверное, больше всего о тех, кого Сергей Есенин назвал нашими «меньшими братьями». Вот они, так и мелькают в его книге — на все буквы азбуки: Аист, Бизон, Воробей, Дикобраз, Ехидна, Индюк, Кит… Ну, этих-то кто не знает? Но вот, глядишь, попадаются и такие диковины, о которых уже не всякий слыхал: Суринамская Пипа, Окапи, Коати, — сами их имена звучат, как словечки из считалки или скороговорки (а ну, попробуйте быстро выговорить: «Окапи-Коати, Коати-Окапи» — сразу собьётесь). Кажется, будто все эти звери не существуют на самом деле, хоть и далеко-далеко от нас, а просто рождены весёлой фантазией ребёнка. Или — поэта. А если так, то отчего бы не явиться на свет, скажем, Кавоту? Или Камуту? Или Ктототаму? Тем, кого никогда не было. И кто теперь — есть.

Чуженицы, Рапуны, Себехи — вот какие Совсем Небывалые Звери обитают в стране, которую Борис Заходер назвал Вообразилией. И не только они:

Вот какие чудеса. И главное из них — то, что все эти звери в родстве между собою. Они из одного мира. Каждому из них, будь то самый что ни на есть обыкновенный Воробей или самый что ни на есть фантастический Мним, Заходер подарил что-то своё. Это его звери. Это его мир, войдя в который мы всё время будем чувствовать присутствие того, кто его создал.

Как вы знаете, медвежонок Винни-Пух тоже поэт. Он сочиняет Ворчалки, Пыхтелки и Шумелки:

Сразу видно: такое мог сочинить именно Маленький Медвежонок с Опилками в Голове. Но самое интересное, что эту Шумелку написал всё-таки Борис Заходер, — ну, хорошо, договоримся так: в соавторстве с Пухом. Мы читаем Шумелку и видим: медвежонок никак не может справиться со своими опилками, он то и дело сбивается. Но для того, чтобы он так забавно сбивался, до такой степени не умел выразить свою мысль, для этого очень много нужно уметь Заходеру. И когда «тахта» превращается в «ту хту», а «этажерка» — в «эту жерку», в этом видно как раз его, заходеровское, умение играть словами.

Причём играть так, что игры словно бы и нету.

Вот уже не Пух, а Тюлень, у которого моль съела его замечательную шубу и которому никто из друзей и знакомых не хочет одолжить свою, сокрушается:

Вот Очень Вежливый Индюк, к которому почему-то никто, ни Свинья, ни Осёл, ни Корова, не желает идти в гости, разгневанно бурчит:

А вот что говорится про Сома, которому всё приходится делать самому, потому что никто ему, бедняге, не поможет:

Слышите, как в этом длинном и неповоротливом слове «самостоятельный» звучит: «сОмостоятельный», — ведь речь-то идёт о сОме? (Не зря другое стихотворение Заходера про самонадеянного… нет, про сОмонадеянного, сОмодовольного, сОмовлюблённого сома так и называется: «Сомомнение».) И как сОмо… нет, простите, теперь уже сАмо по себе обращение Тюленя или Индюка: «звери» или «скоты» звучит (так было и в стихах про Киску — помните?) одновременно и смешно и серьёзно? Потому что разве Морж, Хорёк или Хомяк, отказавшие Тюленю, и в самом деле не звери? А Свинья или Корова — не скоты?

Тут сталкиваются два смысла: этот, ничуть не ругательный, и тот, который придали этим словам мы, люди, для которых нет ничего хуже обвинения в «зверстве» или «скотстве», — и возникает (как будто сам по себе, как будто без всякой посторонней помощи) юмор Бориса Заходера. Особенный юмор, который ни с каким другим не спутаешь, особенное умение всюду оставаться самим собой. Даже в тех книгах, на обложках которых значится, предположим: «А. А. Милн. Винни-Пух и Все-Все-Все». Или: «Л. Кэрролл. Алиса в Стране Чудес». И только потом, ниже написано: «Пересказ Бориса Заходера».

В своём предисловии к изданиям «Винни-Пуха» Заходер говорит:

— Я научил Винни-Пуха говорить по-русски.

И вот тут я с ним категорически не согласен.

Подумаешь: научить англичанина говорить по-русски! Он ведь всё равно так англичанином и останется, даже если будет говорить по-русски без всякого акцента. А Винни-Пух… Что с ним произошло в пересказе Заходера? Может быть, он стал русским медвежонком? И лучше было бы назвать его не Пухом, а, скажем, Топтыжкой?

Нет, не получится. Как-никак друг и хозяин Винни-Пуха не Вася Иванов и не Петя Сидоров, а Кристофер Робин, да и вообще, читая эту книгу, мы — даже самые маленькие из нас — понимаем: дело происходит не на Арбате и не на Невском проспекте, а… где?

В том-то и дело, что не сразу скажешь где.

Винни-Пух, как и многие другие герои детских книг, которых Заходер научил говорить по-русски, а главное, научил жить среди нас, остался английским медвежонком. Таким, каким и родился. И в то же время перестал быть только английским… Понимаете? Или не очень? Я-то, во всяком случае, и в самом деле не очень понимаю, как это всё происходит, как Пух, или Питер Пэн, или Алиса, не превращаясь в Топтыжку, или в Петю, или в Соню (Соню я не выдумал: именно так и назывался очень