Литвек - электронная библиотека >> Леонид Павлович Шемета и др. >> История: прочее и др. >> Песенная летопись Великой Отечественной войны >> страница 61
документальной хроники, на которых была запечатлена одна из таких регулировщиц - Лидия Овчаренко из украинского города Сталино (Донецка).

К перекрёстку приближалась конная колонна, возглавляемая казаком в кубанке. Регулировщица движением флажка остановила поток машин и, улыбнувшись казаку, крикнула: «Давай, конница, не задерживай!».

Утром Солодарь улетал в Москву. В самолёте, под впечатлением этого мимолётного, но символического эпизода, он написал в своём блокноте: «По берлинской мостовой кони шли на водопой...» и далее, почти что не задумываясь, в поэтической форме описал увиденное.

В Москве он сразу же отправился к композиторам братьям Покрасс, известными своей склонностью к «кавалерийской» тематике и показал им своё сочинение.

- Раз воспевается конница, мы не можем не писать, - сказал Дмитрий Покрасс. - Только нужен короткий, лихой припев!.

И тут же сам предложил такой текст: «Казаки, казаки, едут, едут по Берлину наши казаки». А поздним вечером он позвонил Цезарю Солодарю и сообщил, что песня готова.

Через несколько дней её уже пел по радио Иван Шмелёв, и позже напел её и на грампластинку.

Так родилась последняя советская песня Великой Отечественной войны.


По берлинской мостовой
Кони шли на водопой.
Шли, потряхивая гривой, кони-дончаки.
Распевает верховой:

«Эх, ребята, не впервой
Нам поить коней казацких из чужой реки!»
Казаки! Казаки!
Едут, едут по Берлину наши казаки.

Он коней ведёт шажком.
Видит - девушка с флажком
И с косою под пилоткой на углу стоит.
С тонким станом, как лоза, 
Синевой горят глаза.
«Не задерживая движенье!» - казаку кричит.
Казаки! Казаки!
Едут, едут по Берлину наши казаки.

Задержаться он бы рад,
Но, поймав сердитый взгляд,
«Ну-ка, рысью!» - с неохотой крикнул на скаку.
Лихо конница прошла,
А дивчина расцвела.
Нежный взгляд не по уставу дарит казаку.
Казаки! Казаки!
Едут, едут по Берлину наши казаки.

По берлинской мостовой
Снова едет верховой.
Про любовь свою к дивчине распевает так:
«Хоть далёко милый дом,
Хоть далёко Тихий Дон,
Но землячку и в Берлине повстречал казак».
Казаки! Казаки!
Едут, едут по Берлину наши казаки.

ДОРОГИ муз. А. Новикова, сл. Л. Ошанина


Советский полководец маршал Г. Жуков, через много лет после Великой Победы назвал три самых лучших, по его мнению, песни. Это были «Священная война», «Соловьи» и «Эх, дороги». Он сказал: «Это бессмертные песни! Почему? Потому, что в них отразилась большая душа народа».

Обратите внимание: Георгий Константинович назвал песни, которые символизировали три переломных этапа Великой Отечественной Войны - трагическое начало, суровые будни, когда Красная Армия перемалывала вооружённые до зубов части гитлеровского Вермахта, и победный итог этой трудной войны.

Если рассуждать чисто формально, то песня «Дороги» была создана хотя и в 1945 победном году, но уже после её завершения. Тем не менее, по своему содержанию и пафосу её нельзя рассматривать иначе, чем песней именно военных лет. Поэтому мы и решили завершить этим произведением нашу песенную летопись Великой Отечественной войны.

Думаем, читателям будет интересно узнать историю создания этой замечательной песни.

Сформированный в годы войны и давший множество концертов на фронте и в тылу Ансамбль песни и пляски НКВД под управлением известного кинорежиссёра Сергея Юткевича, готовил к празднику 7 ноября 1945 года новую концертную программу «Весна победная».

Планировалось, что в программе должны будут прозвучать несколько новых песен, и одну из них с темой «под стук колёс» Юткевич заказал известным мастерам советской песни композитору Анатолию Новикову и поэту Льву Ошанину.

По замыслу песня должна была быть пафосной, песней-размышлением, песней-воспоминанием. Лев Ошанин писал:

«Хотя из-за скверного зрения я был полностью снят с военного учёта, я много раз бывал в командировках на Западном, 3-м Белорусском и Карельском фронтах. Песня родилась на бесконечных дорогах войны, пройденных пешком, изъезженных на грузовиках и «эмках», в кавалерийском седле... Помню, как я искал в песне одну строку:

Выстрел грянет,

Ворон кружит.

Твой дружок в бурьяне...

Вот это место... Что он — мёртв? Убит? Подкошен? Вырван из жизни? Наконец, нашлось:

Твой дружок в бурьяне

Неживой лежит...

Вот это — «неживой», мне кажется, сказало больше, чем множество слов, которые могли стать на это место».

Как видим, стихи начали создаваться ещё во время войны. А вот мелодия песни писалась уже после победы. Композитор Анатолий Новиков вспоминает:

«Я сидел за роялем, искал музыкальное выражение чувств, картин войны, пробовал какие-то мелодические фразы, гармонии, и в каком-то энном по счёту варианте вдруг запелось: «Эх, дороги...». Запелосъ, словно со вздоха (так начинаются многие русские народные песни).

Поезд, стук колёс подсказывал ритм. Хотелось добиться движения мелодии вперёд по сравнению с несколько статичной первой строфой. Приём секвенции: «Вьётся пыль под сапогами - степями, полями» - помог создать это впечатление».

Премьера песни, которую в сопровождении ансамбля пел замечательный певец Иван Шмелёв, была тепло принята слушателями, однако и поэт, и композитор не почувствовали должного удовлетворения.

«Мы с Ошаниным чувствовали, - вспоминал Анатолий Новиков, - что это ещё не та песня, которая задумана, -песня, подводящая итог войне. Прошёл месяц напряжённой работы - и появился другой вариант, который первоначально назывался «Солдатские дороги», потом «Эх, дороги», и, наконец, просто «Дороги».

Именно этот последний вариант получил самое широкое распространение, часто исполнялся по радио, неоднократно записывался на пластинку различными исполнителями.

«Нас с Ошаниным часто приглашали после войны в школы, - продолжает вспоминать А. Новиков. - Мы рассказывали о песнях, пели их, ребята подпевали. И вот я заметил, что поют они «Дороги», а глазёнки блестят от слёз. В чём же дело? Сочинили мы солдатскую песню, почему же плачут ребята?

Потом я понял, что эти детишки ведь тоже пережили ужасы войны - бомбоубежища, эвакуацию, похоронки, пережили свои дороги. Война — глубокая человеческая