услышать прежде, чем его произнесет наш человек. Детальный инструктаж и специальное оборудование получите в самолете и после операции вернете его тому же человеку, от которого его получили. Подчеркиваю — из рук в руки.

Менжинский замолчал, глубоко затянулся и торкнул папиросу в хрустальную пепельницу, окурки и пепел из которой были рассыпаны по всему журнальному столику.

Глава ОГПУ вышел и вернулся, когда уже Яков, умывшись, одевался в скромно-дорогую твидовую пару.

— Яков Григорьевич, разносолов не будет. Чай и бутерброды. Все уже готово. Покорнейше прошу, наденьте пальто, кушать будем на балконе.

Это могло прозвучать неожиданно, но Якову было не привыкать.

Когда они устроились на широком балконе, с которого хорошо просматривалась Арбатская площадь, Менжинский сам разлил из чайника крепко заваренный чай в хрустальные стаканы в подстаканниках. Пододвинул один Блюмкину.

— Где мы, Вячеслав Рудольфович? — Яков не мог справиться с голодом и жадно набросился на бутерброды с колбасой (во Внутренней тюрьме разносолов не полагалось).

— Там, где Вам будет трудно встретить знакомых, несмотря на то, что Вы в столице человек более чем заметный.

Блюмкин самодовольно усмехнулся, но ничего не ответил.

— Яков Георгиевич, покорнейше прошу отнестись к заданию со всей серьезностью.

Это его «покорнейше прошу» всегда напоминало Блюмкину, что его шеф из «бывших», — да и «Железный Феликс»^[6] был благородных кровей, — почему-то пришло ему на ум. — Ох, напомнит Коба^[7] тебе, Вячеслав Рудольфович, об этом когда-нибудь, — с сожалением подумал «расстрелянный».

Как будто подслушав его мысли, глава ОГПУ отхлебнул чаю и проговорил:

— Партия поручает тебе задание особой важности. Подчеркиваю — особой. Как, кем и, главное, на какие средства мы уничтожили российскую буржуазию и построили первую в мире социалистическую республику не мне тебе рассказывать.

Здесь, на свежем воздухе, Менжинский перешел на «ты», видимо, «стреляный воробей» побаивался «прослушки», которая могла быть установлена в помещении.

— Человеческая память — опасная штука. Пока на человека наброшена узда, он помалкивает и старается забыть то, что знать опасно. Но стоит ослабить над ним контроль, как из людей выливается не только то, что реально было, но и то, что породило их богатое воображение. Поверь, приходит время, когда не только такие «обиженные», как Троцкий, начнут на каждом углу «трезвонить» о наших друзьях по обе стороны Атлантики. Многие из тех, кто сейчас комфортно угнездились в роскоши огромных кабинетов, обвешанные орденами, в пылу борьбы за власть начнут, обвиняя друг друга, трепать языками о том, что знают. А знают они мно-о-го. Этого допускать нельзя. Конечно, Республика устоит, но великое здание Коминтерна рухнет в одночасье, и все нынешние друзья, на которых опирается вся наша агентурная сеть, превратятся в заклятых врагов. Нет ничего горше, чем утерянные иллюзии. А вера в то, что революционный дух позволил обездоленному голодному пролетарию одним булыжником в руках победить «Гидру мирового империализма» с ее танками, броненосцами и самолетами, еще долго будет собирать под наши знамена энтузиастов.

Многие, очень многие, к сожалению, еще помнят, как получали деньги в Лондоне, Париже и Нью-Йорке от Ротшильдов, Рокфеллеров, Шифферов и Морганов^[8] на «святое» дело революционной борьбы. Пора «прибраться» и здесь, и там. Твой маршрут: сначала — в Барселону, оттуда в Будапешт, затем в Вену, Берлин, потом Лондон и дальше через Атлантику.

В Будапеште наши товарищи помогут тебе избавиться от твоей семитской внешности. Поверь, дело не в национальности. На берегах Темзы и Потомака^[9] много твоих соплеменников. Опасность может возникнуть от тех, с кем тебе уже приходилось встречаться, тех, кто знает тебя в лицо. А это «лицо» сегодня расстреляли. Все инструкции, контакты, средства на первое время получишь в самолете. Изучай быстро, потому что через два часа после вскрытия пакета документы, которые подлежат уничтожению, превратятся в пыль.

Это то, что тебе просил поручить Сталин.

Глава ОГПУ потер левую сторону груди, видимо, болело сердце, отпил чаю и опять закурил.

«Много курит, — подумал Блюмкин, — не успеет Коба до него добраться, как с Феликсом не успел. А может и успел…» — эта мысль отвлекла его от инструктажа. Она приходила достаточно часто, когда до него доходили неясные слухи о причинах смерти Ленина, Фрунзе, Дзержинского. Яков понимал, что его не трогали ввиду его постоянного отсутствия и Павлина, вшитого под кожу в причинном месте. Не броско, надежно, только немного мешает скакать верхом. Однако, Блюмкин, будучи сторонником технического прогресса, всегда предпочитал мягкие подушки лимузинов жесткому кавалерийскому седлу.

— Яков, ты что, заснул? — голос Менжинского вернул его к реальности.

— Нет-нет, Вячеслав Рудольфович. Задумался, прикидывать уже начал, что к чему. Задача-то непростая.

Менжинский потер подбородок, зачем-то покрутил усы и повернулся всем телом к Блюмкину.

— Это не задача. Это повод оставить тебя в живых. Сталин хотел поручить это задание молодым, не засветившимся ребятам, но я и Трилиссер^[10] настояли на твоей кандидатуре. Почему Меер высказался «За» — я не знаю, а я, потому что…

Менжинский замолчал. Яков почувствовал, что наступил момент истины. Сейчас он узнает свою судьбу на ближайшие годы, а может быть, и на всю жизнь. Пауза затягивалась, а глава ОГПУ молчал.

— Яков, — наконец нарушил он молчание, — мы знакомы с тобой давно и «не один пуд соли вместе съели», поэтому я решил довериться именно тебе. Я скоро уйду. Серьезные специалисты, как в официальной медицине, так и Бокиевские эзотерики, сулят мне еще четыре с половиной года, а точнее — 10 мая 34-го. Это хорошо, своей смертью помру, без пыток и унижений, которые ждут других, того же Трилиссера. Не буду уточнять, откуда я это знаю, но, поверь, это так и будет. Дело не в этом.

«Таки и не говори, я все сам по твоим сине-зеленым глазам вижу», — проворчал про себя Блюмкин, который часто видел, как под стеклами очков глаза шефа меняли цвет.

— Дело в том, — между тем продолжал Председатель ОГПУ, — что ЦЕНТР СИЛЫ ЦИВИЛИЗАЦИИ СДВИНУЛСЯ С МЕСТА И УСТРЕМИЛСЯ НА ЗАПАД. Ойкумена с ее Ближневосточной осью перестает быть центром мировой цивилизации. Грядут катаклизмы, которые породила наша Революция. И эти катаклизмы перекроят весь мир наново. Мировая экономика уже «трещит» под ударами Биржевого краха^[11]. Вчерашний день назовут «Черным вторником». А через десятилетие разразится