так оценивал его автор статьи, помещенной в 1929 году на страницах ленинградской вечерней «Красной газеты». Безо всяких обиняков он писал:

«Из всех страстей и страстишек, какие владеют человеческим сердцем, коллекционирование почтовых марок, пожалуй, самая невинная и самая распространенная. Это — «демократическая страсть», потому что марка доступна и портативна.

«Борнео» с изображением слонов и джунглей одинаково пленяет и карапуза и взрослого. Филателисты всего мира представляют как бы единую ассоциацию с единым устремлением… На проспекте 25–го Октября в советской филателистической ассоциации (при комитете помощи детям ВЦИКа) марочная страсть взвешена, оценена и направлена в русло государственных интересов. Сюда приходят мальчики (девочки почему–то марок не собирают), геморроидальные бухгалтеры, пожилые инженеры и ответработники порыться в толстых томах марочных каталогов Ивера и Телье, братьев Зенф, Джиббонса и других мировых марочных фирм. Сюда из самых дальних концов СССР стекаются письма, в которых коллекционеры «с филателистическим приветом» просят о высылке недостающих марок, говоря о них почти в любовных выражениях…»

Нарисовав такую картинку, автор статьи высказывает далее весьма категорические суждения: «В наши дни коллекционирование признается большинством невинной, но и никудышней забавой. Ироническая улыбка морщит губы читателя, когда он узнает о выставке «экслибрисов». Собиратели табакерок, трубок, папиросных коробок и тому подобных вещей еще менее в фаворе. Но в пользу марок, пожалуй, можно сказать несколько слов. Почтовые марки — это сгусток географии. В микроскопическом виде марочный альбом — это вселенная со всем многообразием флоры и фауны, мало того, с изображением всех орудий производства, всех достопримечательных людей и зданий. Нет решительно такой вещи, которая где–нибудь не изображалась бы на марках. И в школах прекрасно учитывают, что коллекционирование марок может привлечь детишек к изучению географии и снабдить их даже кое–какими познаниями. Коллекционирование марок поощряют», — заключал автор статьи, а все остальное, по его мнению, явная чепуха.

Коллекционеры всех видов и мастей сплоченными рядами дружно отбивали предпринимавшиеся против их занятий чернильные атаки. Одна–единственная, но пламенная страсть разжигала в их груди боевой полемический дух и со страниц своего печатного органа — журнала «Советский филателист» (затем он выходил под названием «Советский коллекционер») они вели настоящие сражения, отстаивая свои права и высокий смысл коллекционерства. Они отвечали:

«Слабое и поверхностное знакомство автора заметки из вечерней газеты с тем, о чем он с видом знатока пишет, помешало ему сказать о коллекционировании нечто более существенное, чем наивные обывательские рассуждения». Обратите внимание на пыл, задор ответа, на нежелание идти на какие–либо компромиссы в оценках роли и значения коллекционирования. «Коллекционирование, — подчеркивалось далее в журнале, — следует всячески поощрять хотя бы потому, что оно сохраняет памятники материальной культуры. В этом отношении для человечества одинаково ценны и заостренный камень первобытного человека, и пестрая майолика Помпеи, и современная почтовая марка, так как все это является средством для изучения соответствующей эпохи. Какую видную роль играет коллекционирование в деле обнаружения и сохранения памятников материальной культуры, видно хотя бы из того, что редчайшие документы и марки Парижской коммуны сохранились как раз благодаря коллекционированию. В то же время наши современные советские плакаты почти совершенно погибли именно потому, что их мало кто собирал».

Отголоски иронического отношения к коллекционированию и коллекционерам можно встретить и сегодня. В одном из номеров журнала «Крокодил» напечатан рассказ «Хобби». Вот как выглядят в нем коллекционеры :

«Все началось с того, что один мой знакомый стал кофрокартистом, а другой — таксидермистом.

До этого они были нормальными инженерами и, естественно, такая перемена меня взволновала и расстроила.

Когда я пытался узнать у моего бедного друга, что же такое он все–таки делает в такси, друг рассмеялся и сказал, что никакого отношения к такси он не имеет. Просто решил набивать и коллекционировать птичьи чучела.

После такого откровения я уже не решился заговаривать с кофрокартистом. Он сам мне объяснил, что кофрокартисты — это те, кто собирает чемоданные наклейки.

— Зачем? — удивился я.

— Как! — в один голос воскликнули оба. — Это же хобби!! Каждый порядочный человек должен иметь свое хобби!

— И потом это очень расширяет географические познания, — мечтательно добавил кофрокартист. — К примеру, я. Не знал даже, где находится княжество Андорра — в Азии или Африке. А теперь, — пожалуйста, — он помахал перед моим носом пестрым ярлычком. — Отель «Империал», Андорра, Пиринейский полуостров — значит Европа. А отель «Уолдорф–Астория» — так это уж точно в Америке.

Я высказал почтительное удивление перед такими познаниямц, однако добавил, что легче было прочитать пару, другую газет. Кофрокартист и таксидермист брезгливо зашикали на меня и включили радио. По радио довольно бодрый старичок рассказывал, как он собирает спичечные этикетки. По его словам, это тоже расширяет географические познания. Венгерские спички выпускаются главным образом в Венгрии, а американские — так уж точно в Америке…»

Ну да бог с ним, с этим самым «Крокодилом», ему по штату положено подходить ко всему иронически. А ведь в самом деле, невольно напрашивается вопрос: не пустая ли это действительно трата времени, что–то выискивать, собирать? И не чудаки ли, в самом деле, все эти коллекционеры? Не Плюшкины ли?

Помните Гоголя «Мертвые души»? В числе прочих «мертвых душ» там описывается и сам Плюшкин — ненасытный скряга, который ходил «каждый день по улицам своей деревни, заглядывал под мостики, под перекладины, и все что ни попадалось ему: старая подошва, бабья тряпка, железный гвоздь, глиняный черепок, — все тащил к себе и складывал в ту кучу, которую Чичиков заметил в углу комнаты. «Вон, уже рыболов пошел на охоту!» — говорили мужики, когда видели его идущего на добычу. И в самом деле, после него незачем было мести улицу: случилось проезжему офицеру потерять шпору, шпора эта мигом отправилась в известную кучу; если баба, как–нибудь зазевавшись у колодца, позабывала ведро, он утаскивал и ведро… В комнате своей он поднимал с пола все, что ни видел: сургучик, лоскуток бумажки, перышко, и все это клал на бюро или на