Владимир Константинович Арро Чиж-Королевич
Чиж-Королевич сидел на своей постели и плакал. Отец зажёг спичку и просунул руку в окно. — Ты почему плачешь? — Не знаю, — ответил Чиж-Королевич. Рядом с отцом появилась мама. Чиж-Королевич не видел их лиц. Отец спросил у мамы: — Товарищ Чижова, что же это делается с твоим Чижиком? Мама сказала: — А с твоим Королевичем, товарищ Королёв? Оба вздохнули. — Ну, одевайся, — сказал отец. Чиж-Королевич вскочил с постели, заторопился, но, как всегда, его задерживали шнурки. — Ладно, вылезай, — сказала мама. — Здесь зашнуруешь. Чиж-Королевич опёрся ладонями о подоконник и приготовился прыгнуть, но руки отца приподняли его и понесли. — Ты почему опять плакал? — спросила мама, когда они, взявшись за руки, шли по деревенской улице мимо изгородей и домов. — Было грустно… — Отчего? — Просто так. — Так бывает, — сказал отец. — Что-то в груди скапливается, да, Чиж? — Да, — ответил Чиж-Королевич. — Какая-то смутность… У тебя разве так никогда не было? — Было, — сказала мама. — Очень давно. Сейчас мне грустить некогда. Но я всё равно Чижа понимаю. — Мне куда-то захотелось, — сказал Чиж-Королевич. — Далеко-далеко!.. — Куда бы это? — спросил отец. — В какое-нибудь царство, в какое-нибудь государство… Ну, понимаешь, за тридевять земель. — Вот оно что, — сказал отец. — Мне тоже иногда куда-то хочется. Я бы пошёл с тобой. — За границу, что ли? — спросила мама. — Да нет!.. Не за границу, правда, Чиж? Сначала чтобы по проводам, потом по реке, потом чтобы по тропинке… — Ага! И чтобы следы на ней были!.. — Следы — это так говорится, — сказала мама. — На тропинке следов не видно. — Нет, если копыта или большие когти, можно различить. — А разве другие следы бывают? — Бывают, — сказал Чиж-Королевич. — Это когда на голых ладошках идут. — На голых ладошках?.. Это что-то непонятное. Чиж, не говори, пожалуйста, на ночь таких вещей. — Хорошо, мама. Отец сказал: — А знаешь что, Чиж, мы, пожалуй, сейчас и пойдём. Что это нам терять время. — Конечно, сейчас!.. — заволновался Чиж-Королевич. — А я? — спросила мама. — Да, как же нам быть с мамой… Знаешь, ты уж оставайся, — сказал отец. — Оставайся, конечно, — сказал Чиж-Королевич. — Мы ведь всё равно к тебе вернёмся. Мама вздохнула: — Ну что ж… Но проводить-то я вас провожу. В деревне, в которой они жили на даче, люди ещё не спали, и окна некоторых домов были освещены. А вечер был тёплый, душистый, воздух стоял густо и совсем не шевелился.
— Ну, куда это вы хотите, — сказала мама. — Вон как у нас хорошо: и лес, и река, и деревня такая славная. — В некотором царстве лучше, — сказал отец. — Там лучше, — подтвердил Чиж-Королевич. Вдруг в темноте кто-то сказал: — Нинка, занеси одеяло в дом. — А где оно? — Поищи. — Возле сена, что ли? — Ну. Только стряхни сначала, а то жабу завернёшь. — Ой, я боюсь!.. — сказала Нинка. — Да ладно, это я к слову. Сегодня ночь сухая. И скрипнула дверь. Отец подкрался к изгороди и тихонько сказал: — Ква!.. Нинка молчала.
— Ква! Ква! — повторил отец. — Не вытряхивай меня, не вытряхивай! — Кто это балует? — спросила Нинка. — Не бойся меня. Ква. — А вы кто? Дачники, что ли? — Ква. — Это мы, старые жабы, — басом ответил Чиж-Королевич и засмеялся. — Чиж-Короле-вич!.. — нараспев сказала Нинка. — Ты ещё не спишь? Как вы хорошо квакали. Я даже сначала поверила. — Любой бы поверил, — сказала мама. — Он у нас и мяукает хорошо. Ну-ка, Королёв, промяучь. — Мяу!.. — сказал отец. Нинка засмеялась. — И правда. А у нас в школе зимой была самодеятельность. Один учитель паровозу подражал. Похоже. Но очень уж долго. Директор даже остановил. — До свидания, Нина, — сказал Чиж-Королевич. — Вы уже спать? А хотите — с сеновала попрыгаем? У нас целый воз сена на дворе. — Мы бы с удовольствием, — сказал отец, — но нам нельзя. Мы уходим. — Мы уходим далеко-далеко, — сказал Чиж-Королевич. — Нас уже здесь завтра не будет. — А что, вы разве уже съезжаете? — Да нет, мы в некоторое царство, в некоторое государство… — Жалко, — сказала Нинка и недоверчиво на них посмотрела. — Но мы вернёмся, жди нас!.. Они выбрались на дорогу, и Нинка сразу исчезла в темноте. Ночь была без луны, но дорога сама по себе светилась, особенно её колеи.
— Нам не страшно? — спросила мама. Чиж-Королевич громко ответил: — Конечно, нет! — Конечно, не страшно, — сказала мама. — Ведь с нами Королёв, наш отец. — Да, я с вами, сказал отец. — Давайте даже пойду в серединке, чтобы каждому было по моей руке. — Вот видите, как вам завтра было бы здесь хорошо, — сказала мама. — С сеновала бы попрыгали. Не уходите… — Нет, мы пойдём всё-таки, — сказал отец. Чиж-Королевич вздохнул: — Мы пойдём. Вот только к Шурику зайдём на прощанье? — Шурик — это который толстенький такой, пузатенький, в синих трусиках? А зачем мы к нему пойдём? — Он сказал, что у него что-то есть. Очень что-то интересное, а мы не узнаем. Потому что мы ведь уйдём. — Ну ладно, — сказал отец, — пошли к Шурику. Чиж-Королевич потянул их к какому-то дому, и они очутились в палисаднике. Из глубины двора на них залаяла собака. — Это лайка у них, — сказал Чиж-Королевич. — Зовут Рита. Но вы не бойтесь, она привязана. Он постучался. — Заходите, заходите, — сказала мать Шурика. Они вошли в кухню. — Шурик не спит ещё? — спросил Чиж-Королевич. — Не спит. — Чего же это мне спать, — сказали откуда-то снизу, с тёмного пола. — Где он тут? — спросил отец. — Мы к тебе в гости. Поглядеть на тебя пришли. На полу помолчали. И тут только все увидели, что Шурик сидит к ним спиной и старательно что-то от них загораживает. — Кино я, что ли?.. Или я поезд?.. Или какой-нибудь цветочек. — Да будет тебе, срамник! — прикрикнула на него мать и вышла за дверь. — Что это ты там прячешь? — усаживаясь на лавку, спросил отец. — Ничего я не прячу… Корзина стоит, вот и всё. — Нет, прячешь, — сказал отец. — А я сейчас