гуляли по улице, держась за руки. Мальчик по привычке смешил ее, а она думала, какой он хороший и как она хорошо–хорошо к нему относится. Она, правда, не знала, любовь это или не любовь — скорей всего нет, потому что мальчик был слишком уж свой. Но она думала, что раз так, она не хочет ни в кого влюбляться, и танцевать на вечерах будет только с ним, а в кино и на каток ходить будет тоже с ним, вот так, взявшись за руки.

Правда, потом началась обычная школьная жизнь, и они даже пару раз поссорились из‑за чепухи, вроде неловкой подсказки, но быстро мирились, потому что мальчик был уступчив, а девочка отходчива. А в кино и на каток ходили вместе, взявшись за руки.

Летом девочку увезли на дачу, и там она влюбилась в студента–пятикурсиика. Сперва она этого, собственно, и не хотела и пробовала на нем свои улыбки и гримаски из чисто медицинских соображений — проверяла, насколько хорошо работают у нее мышцы лица. Но студент был высок, красив и держался с таким сдержанным, слегка презрительным мужским достоинством, что она все время чувствовала разницу между ним и школьными мальчишками. И от этого тревожного ощущения жизнь вокруг казалась яркой, зыбкой и неожиданной. А когда в дождь студент помогал ей надеть плащ и застегивал пуговицу у горла, сердце у девочки падало, и она думала, что вот сейчас ноги у нее подогнутся и она беспомощно обвиснет в его руках…

Потом, в конце лета, перед школой, она несколько раз вспоминала о мальчике и жалела его. Но, с другой стороны, думала, что она ведь тоже не виновата, потому что все получилось как бы помимо ее воли и она ничего с собой поделать не могла. И еще думала, что теперь она намного взрослее мальчика, потому что он хоть и хороший, но в общем‑то совсем еще мальчик, а она уже знает, что такое жизнь и что такое любовь…

С тех пор прошло порядочно времени, лет шесть, может, семь. Девочка давно уже замужем, растит дочку. Студент оказался человеком умным и серьезным, они поженились через полтора года после того, как познакомились. Живут они дружно и друг к другу относятся хорошо. Иногда девочка рассказывает знакомым о рыжем мальчике, самоотверженно смешившем ее всю зиму, и как бы сердито говорит мужу:

— Видишь, кого я из‑за тебя потеряла? А ты не ценишь!

Муж треплет ее по щеке и разводит руками:

— Стараюсь…

И ей приятно, что когда‑то ее любил такой хороший, самоотверженный мальчик, и приятно, что сейчас у нее такой хороший, все понимающий муж.

А мальчику теперь двадцать четыре года. Собственно, это даже не мальчик, а молодой мужчина. У него по–прежнему рыжие волосы и курносый нос. Но взгляд у него теперь прямой и жесткий, и знакомые девушки говорят, что у него свой тип и что по–своему он очень интересен. Он давно уже научился многим вещам, в том числе подавать девушкам плащ и застегивать пуговицу у горла.

Между прочим, в него влюблена одна девочка, с которой он познакомился летом в турпоходе. Она раза три в неделю звонит ему по телефону, изредка встречает после работы, а иногда вечерами прогуливается мимо его дома, глядя, как светится на четвертом этаже широкое, за серой шторой окно.

Порой подруги не без ехидства спрашивают, почему она выбирает для прогулок именно эту улочку. Девочка отвечает, глядя им прямо в глаза:

— Потому что я его люблю. Да, да, да! Ну и что?

К сожалению, мальчик в любовь больше не верит. Когда девочка договаривается с ним встретиться, он опаздывает или совсем не приходит. Когда она звонит и веселым голосом рассказывает разные истории про техникум, он говорит, что у него до черта работы и нет времени на трепотню. А также всякими другими способами мстит девочке за то, что мир устроен так несовершенно и несправедливо.

А кому будет мстить за свои обиды и огорчения эта девочка, пока неизвестно, потому что ей всего только семнадцать лет.

СТОИТ ЛИ ПРОЖИГАТЬ ЖИЗНЬ?

«Здравствуй, «Алый парус»! Откликаюсь на вопрос о «завсегдатаях» парка. Можете считать меня «завсегдатаем». Да! Мне нравится ходить в парк, вообще вечером быть в людных местах. Мне семнадцать лет, у меня красивые ноги, и я люблю носить короткие платья. Ребята обращают на меня внимание, и мне это нравится. Вообще, я думаю, каждой девушке приятно, когда она нравится ребятам, когда представляется случай пококетничать, позаигрывать с парнем. М. Горький сказал: «Каждая уважающая себя женщина — кокетка».

Когда чувствуешь, что ты кому‑то нужна, неважно, в каком виде, главное, в тебе кто‑то нуждается, уже как‑то приятнее жить. А иначе чувствуешь жизнь пустой и ненужной. Вы хотите сказать, что можно находить удовлетворение в учебе или работе? Да, можно. Но это опять неполная жизнь. Ведь каждый человек так устроен, что нуждается в любви, в ласке. А когда этого нет, то я лично не нахожу удовлетворения в жизни.

Я считаю, что по мере возможности надо прожигать свою жизнь, любить и быть любимой. Я с вами предельно откровенна, ведь любая девушка мечтает о любви, но не каждой это доступно и не каждая об этом напишет.

Я считаю, надо больше бывать в парках, там, где «веселятся, целуются, поют». Почему почти все красивые женщины довольны своей жизнью, прожигают ее, а некрасивые их считают за женщин «легкого поведения»? Некрасивые завидуют, вот и осуждают.

Свой адрес я не сообщаю, хочу, чтобы вы напечатали в газете это письмо. Вот увидите, эта тема волнует всех.

Таня Гром (это псевдоним)».

Для начала сейчас самый момент ополчиться на короткие платья. Но что делать — они мне нравятся. И красивые ноги — грешен, нравятся. И наставлять тебя добродетели не могу — сам не образец. И переживать за твою нравственность не собираюсь.

Меня заинтересовала твоя мысль, что жизнь надо прожигать.

Правда, выразила ты ее не лучшим образом — ведь бездельники, пирующие на выпрошенные у родителей трояки, норовят в ту же категорию: их жизнь в том и состоит, чтобы утром клянчить, а вечером «прожигать». Но ловить тебя на неловком слове никто не собирается. Мы с тобой друг друга поймем, читатели нас — тоже. Короче, будем не про слово, а про существо.

Так вот, я тоже не люблю премудрых пескарей, которые отпущенные им природой радости цедят по капельке, дружат предельно экономно, а уж в любви тем более урезают себя в каждой малости, одержимые единственной жаркой идеей: как бы вместо семидесяти среднестатистических лет взять и прожить семьдесят два с половиной!

Зачем им такая жизнь?

Итак, в главном мы договорились: жизнь прожигать надо.

Следующий вопрос — как?

Ведь даже кастрюлю прожечь непросто — требуется приличный огонь. А жизнь — штука куда более прочная. Уж