шторма.

Постепенно до Насио дошел смысл услышанных слов и он сощурился. Что ж, это и впрямь идея. Может статься, хорошая идея.

— А чем заболеть?

— Я бы предложил аппендицит. — Коротышка смотрел на него ясным взглядом, и его круглое пухлое лицо оставалось невозмутимым. — А теперь признайтесь — вы ведь нехорошо себя чувствуете.

Насио пристально глядел на странного пассажира.

— Верно, сеньор. Неважно.

— Хорошо! То есть я хочу сказать, я вам сочувствую. Ну и естественно, у вас рези в нижней правой части живота. — Рука Насио импульсивно дернулась к животу. — Нет, — поправил его толстяк. — Чуть ниже и правее, — и взяв Насио за руку, приставил ладонь к нужному месту. — Вот так-то лучше.

— Но…

— И конечно тошнит! — Дортас, или Дантес или Дюмас — несколько мгновений рассматривал окаменевшее лицо стюарда и удовлетворенно кивнул. — Вид у вас, по правде сказать, не слишком больной, но ничего, и так сойдет, будем надеяться. Вам бы лучше отправиться сейчас в кубрик и лечь. Воспаление аппендикса — серьезное заболевание.

— Вот только…

— Я сам поставлю в известность судовое начальство. — Маленькая ручка вновь схватила Насио за локоть и сильно подтолкнула к двери. Насио воспротивился. Ему стало ясно, что у Дюмаса, или Дортаса или Дантеса были свои резоны увидеть «Санту Эужению» стоящей на якоре в порту Рио, и он только использовал стюарда в качестве средства для достижения своей цели. Верно, что эта затея на руку и Насио, но все же…

— А зачем вы это делаете, сеньор?

— Зачем? — улыбнулся коротышка. — Допустим, что и мне ведомы приступы тоски по родным местам, и я с пониманием отношусь к ностальгическим чувствам других людей. Или, если угодно, можно предположить, что у меня извращенное чувство юмора и я обожаю всяческие розыгрыши. Или можно сказать, — добавил он холодно, и улыбка вмиг слетела с его губ, — что я с первого взгляда распознаю болезнь и полагаю, что вам необходимо отправиться к себе и лечь в постель. Немедленно!

Его рука подтолкнула Насио к двери. Худощавый стюард позволил вывести себя в коридор. Вне зависимости от намерений пассажира, все это обещало удачное решение возникшей проблемы. Он изобразил на лице страдание, крепко прижал руку к нижней части живота и кивнул.

— Я прошу прощения, сеньор…

— Конечно, конечно, — сказал тот с милой улыбкой.

Пассажир задумчиво смотрел вслед удаляющейся фигуре стюарда, потом вздохнул и отправился на палубу. Небо заметно потемнело и подернулось мрачной желтоватой накипью, особенно пугающей в столь ранний утренний час. Ветер усилился и свистел в вантах палубных кранов. В его тяжелых влажных порывах таилось обещание скорого дождя. Пассажир осторожно переступал через змеящиеся по палубе канаты и скоро нашел старшего помощника. Он надменно постучал пальцем по плечу высокого моряка.

— Знаете, ваш стюард серьезно болен. — Он старался говорить громко, чтобы перекрыть свист ветра, и в его голосе отчетливо слышались укоризненные нотки, точно в болезни стюарда была вина старшего помощника.

— Стюард?

Мигеля очень удивило, что именно этот пассажир вдруг так живо заинтересовался судовой жизнью — мало того, так ещё и здоровьем члена команды. Этот пассажир на протяжении всего плавания держался замкнуто, за обеденным столом в кают-компании все больше хранил молчание и избегал участия даже в тех редких развлечениях, которые предлагал капитан для своих пассажиров, а вечерами его часто видели стоящим у борта и задумчиво вглядывающимся в непроницаемую ночь.

— Болен, — строго повторил пассажир. — И он в очень плохом состоянии. Совершенно очевидно, что у него разыгрался сильнейший приступ аппендицита.

Старший помощник некоторое время недоуменно смотрел на пассажира, потом пожал плечами и, отвернувшись, стал руководить действиями своих матросов. Коротышка нахмурился.

— Старший помощник! — его голос звучал сурово. — Разве вы не слышали, что я вам сказал?

Мигель с мольбой устремил взгляд на небо: разыгравшаяся непогода явно не предвещала ничего хорошего.

— Ладно, ладно! — сказал он раздраженно. — Я пойду посмотрю, что с ним.

Мигель отдал последние распоряжения и зашагал к носовой части, негодующе качая головой. Широко расставляя ноги, он уверенно шел по болтающейся палубе, потом свернул в коридор и злобно двинулся к полубаку. Ох уж эти стюарды. А пассажиры! Этот стюард, должно быть, вина перепил в порту. А что ещё вероятнее, просто страдает от морской болезни из-за сильной качки. У него столько работы на палубе, а приходится идти держать за ручку здоровенного мужика.

Низко пригнув голову, он вошел в проем полубака и стал вглядываться вниз, чтобы зрение привыкло к полумраку. До его слуха донесся низкий жалобный стон, заглушаемый храпом свободных от вахты спящих матросов. Здесь, в тесном пространстве кубрика скрип переборок был громче и страшнее. Старший помощник наклонился и, нахмурившись, вгляделся в белое лицо неопределенного возраста. Насио смотрел прямо на него. Звякнул жестяной таз, когда его случайно задел ногой стюард, и старший помощник почувствовал резкий запах блевотины.

— Я слышал, ты заболел.

Насио облизал губы и заговорил хриплым шепотом:

— Сам не знаю, что такое. Пять минут назад все было хорошо, я мыл посуду — и вдруг… — Его бледное лицо исказилось от нового приступа боли.

Все раздражение Мигеля вмиг улетучилось. Этот парень и впрямь болен, и дело тут не в чрезмерном потреблении вина и не в морской болезни. Для Мигеля, как хорошего старшего помощника, готовящегося когда-нибудь стать хорошим капитаном, благополучие команды составляло предмет его забот. Он участливо наклонился над стюардом.

— Сильно болит?

Стюард попытался привстать на локте и тут же резко отвел лицо в сторону, чтобы волна рвоты не испачкала мундир старшего помощника. Он свесился с койки, яростно закашлялся и бессильно откинулся на подушку.

— Вот тут, в боку… — Он приложил руку к правой стороне живота поверх простыни. Под простыней его левая рука сжимала украденный им из амбулаторной аптечки пузырек ипекакуаны ^[1] — Ох, как болит…

Старший помощник выпрямился, озабоченно глядя на бледное лицо.

— Все будет хорошо. Не волнуйся. Мы позаботимся о тебе. Я сейчас вернусь.

Он в задумчивости поднялся по трапу, остановился на верхней ступеньке, чтобы удержать равновесие, когда судно сильно качнуло на высокой волне, и двинулся по сотрясающемуся и скрипящему на все лады судна. Плохо дело. Очень плохо. Судовой амбулаторный пункт едва ли пригоден для того, чтобы класть гипс на сломанные руки или лечить расстройство