ведь я им сдал Чувилкину-то?» — ворчливо подумал Иван Митрофанович, у которого в голове тёща смешалась с мошенницей, а мошенница — с тёщами всех времён и народов…

Издательство занимало три комнатки в здании приборостроительного завода. Ивану Митрофановичу выписали пропуск, и он прошёл внутрь, стараясь не попасть под снующий с приборами погрузчик.

На него с непонятной жалостью воззрился редактор, который прочитал романы и отказал.

«Чего смотрит?» — подумал Краснецкий, складывая романы в пакет. Ручка пакета оборвалась, Митрофанович вздохнул.

— Я универсальный писатель — пишу про жизнь и смерть одновременно, — буркнул он и покосился на редактора. — Фигурально выражаясь, — добавил Краснецкий и пошёл к дверям.

— Но почему? — поёрзав на стуле, сказал ему вслед редактор. — Иван Митрофанович, вы не хотите попробовать написать документальный детектив?

— А что? — споткнулся на пороге тот.

— Вы пишите про какие-то ужасы, выдуманные большей частью…

— Ну, да, так сказать, — Краснецкий был с этим не согласен, но виду не подал.

— Сверните с этого пути! — ласково посоветовал ему редактор и почесал нос шариковой ручкой.

— А про что?.. — начал писатель.

— Ну, хотя бы… Вы, в каком районе живёте? В Марьиной роще!

— Нет! — качнул головой Иван Митрофанович.

— Ну а в каком?

Краснецкий подумал и произнес название своего района по слогам.

— В вашем как раз бесчинствует банда подростков. — Глаза у редактора вспыхнули, и он ткнул в колонку происшествий лежавшей перед ним на столе газеты. — Внедритесь к ним, понаблюдайте, в крайнем случае, со стороны узнайте слухи и подробности и пишите — бестселлер гарантирован!

— Да-а? Вы думаете? — Краснецкий вернулся, присел рядом на стул и мрачно улыбнулся.

— Коньюктура книгорынка — мой конёк. Я тут прозябаю — издательство маленькое, тиражи мизерные, — секретным голосом произнес редактор и покачал безволосой головой.

— А как же мне к ним внедриться, так сказать? — скучным голосом обронил Иван Митрофанович.

— В банду? — участливо спросил редактор. — Ну, оденьтесь под молодого, навешайте на себя цепей, тату, серьгу в ухо, только в левое — не перепутайте!

— А что? — Краснецкий внимательно слушал.

— В правом носят геи, — доверительно выдохнул и качнул серьгой в левом редактор.

— Могут разорвать? — хрипло поинтересовался Краснецкий.

— Могут обесчестить, — посмотрел на мятые тусклые брюки Краснецкого редактор и вздохнул.

Иван Митрофанович шёл по Берсенёвской набережной. Со стороны казалось, идёт очень везучий человек — Краснецкий шёл и насвистывал. И вдруг размахнулся, застыл с поднятыми руками и кинул романы в Москву-реку!

— Плюх!.. Плюххх!.. Плюххх!!! — Два поплыли, а один утонул.

С балюстрады моста на воду вместе с Иваном Митрофановичем смотрел в единственном числе нестарый гражданин в распахнутом пальто в клетку.

— П-п-позвольте, — заикнулся он.

— Не позволю! — буркнул Митрофанович и враждебно посмотрел на заику. — Осторожней, блин, кидайте! — крикнули ему снизу. Под мостом с тремя удочками стоял какой-то тип в фуражке и при сапогах.

Глядя на плывущие по реке романы, Иван Митрофанович в тот же миг решил забрать тёщу из милиции!.. Но, пока шёл, передумал. Пусть посидит ещё, решил Краснецкий, хуже ни для кого не будет. А то пока в банду подростков внедрюсь, не до тёщи будет — как ни крути! Пусть посидит с недельку, поразмыслит о смысле жизни — ей не помешает! Потом ещё спасибо мне скажет…

«…тёща моя родная», — подумал он.

Прошёл третий день.

Иван Митрофанович времени зря не терял, готовил вылазку в соответствии со своими представлениями о цели её. Он посетил магазинчик ужасов на Открытом шоссе (косухи, цепи, железные перстни). Где накупил цепей с карабинами для ключей, новый модный ошейник для Тюбика и кое-что по мелочам. Повесил на шею гагат — черный камень и, взяв в руки биту для лапты, пошёл ночью на глухой и уединённый пустырь за детским садом. Новый ошейник тоже висел на нём, Тюбик ревниво покосился на хозяина, но ничего говорить не стал.

…пустырь…

Ему самому было смешно и немного страшно от своего вида, но надо было начинать с чего-то, а не только лишь спать, как раньше.

На пустыре в ту ночь так никто и не появился, хотя Митрофанович бил битой по песочнице битый час.

— Значит, завтра.

Иван Митрофанович верил своим предчувствиям: он входит в банду подростков, раскрывает преступление, описывает его и получает блестящую возможность публиковаться в самом лучшем издательстве. Когда его роман издадут, Иван Митрофанович напишет другой — ещё лучше, и дела его не пойдут, а покатят в гору с такой скоростью!.. Выдумки — дело неблагодарное; документальное повествование — вот что выведет его из неизвестности в будущее.

— Ни души. — Краснецкий оглядел двух напуганных котов на краю пустыря и пошёл спать, погромыхивая цепями.

На следующую ночь он вышел пораньше, бурча под нос: «Мне нужна документальная составляющая моего романа», — и оглядевшись, увидел двух отроков, сидевших на краю песочницы. Они мирно курили.

И тогда, поправив ошейник, писатель стал тихо приближаться к ним, хотя они оба сидели к нему спиной и его не видели. Была половина третьего ночи… И тут услышав что-то, один из них оглянулся…

— Сумасшедший дядя! — крикнул он, и подростки бросились от него в разные стороны.

Потом остановились неподалёку и стали ждать.

«Отобьюсь ногой», — подумал Митрофанович и смело пошёл им наперерез.

— Бегают быстро, стервецы! — Иван Митрофанович и в эту ночь так ни с кем не поговорил. И к утру, зевая, пошёл домой.

«Собачья стая» — Бим, Рекс, Полкан и Пятилапый — напала на Ивана Митрофановича, когда он приблизился к подъезду.

«Нажаловались беглецы», — слишком поздно понял он.

Пятилапый ударил его первым, Иван Митрофанович упал лицом в дёрн — он чувствовал, что лежит на поверхности земли, и его бьют! Писатель закрыл голову руками и…

— Дубиной в череп! — прыгнул на него самый малолетний Полкан. — Ты чего за пацанами гоняешься?

«Подростки — стадные животные!» — прикинул Иван Митрофанович, подрагивая от ударов.

— Вот и пришла моя погибё-Ё-Ёль! — крикнул Краснецкий, перевернувшись и, собрав остатки сил, начал лягаться.

— Сам ты ё!.. — ответили ему подростки, кругами ходя вокруг. Ген мужской агрессии сверкал в вытаращенных подростковых глазах, ген мужской агрессии едва теплился в перепуганных глазах писателя.

«Шансов нет!» — подумал Иван Митрофанович и потерял сознание.

А пришёл в себя он уже дома — сам дошёл или кто принёс? Ему снилась