конец «Подсолнуху».

Форбиер, изъявив готовность вступить в «Подсолнух», решил присоединиться к группе в Риме накануне Рождества. Он отдал «Подсолнуху» четыре с половиной года — это был сокращенный период полного курса обучения: ему скостили шесть месяцев за счет службы в морской пехоте.

Пять лет занятий.

Он выучил французский и русский настолько хорошо, что мог говорить на обоих языках во сне. Изучил методику контроля внутренней энергетики — и мог сохранять работоспособность целую неделю, имея на сон лишь час в сутки. Тренировочные прыжки с самолетов для курсантов «Подсолнуха» заключались в следующем: надо было прыгнуть, держа парашют в руках, и раскрыть его только на полпути к земле.

Он выучил систему стрельбы по ощущению, когда стрелок цель не видит, а чувствует ее. Прицел — механическое приспособление, и оно очень удобно, когда надо обучить тысячи людей посылать пули в сторону намеченной цели. Но система стрельбы по ощущению позволяла работать с огнестрельным оружием так, что траектория пули становилась продолжением руки стрелка. Надо было вообразить себе торчащий из ствола шест длиной в ярд и параболическую траекторию пули, и тогда после четырехсот выстрелов ежедневно в течение четырех лет вы умели безошибочно определять траекторию полета пули. Но тренироваться нужно было только с одним и тем же оружием, которое за эти годы становилось частью вашего тела. Для Уолтера Форбиера таким неотъемлемым органом стала его «беретта» 25-го калибра.

После пяти лет тренировок Форбиер прибыл на задание и в первый же день получил приказ сдать свою «беретту» в книжный магазин. У него не было времени даже обменять американские доллары на франки. Но связной сунул ему в карман новенькие хрустящие стофранковые банкноты. Поездка на такси до книжного магазина обошлась ровно в сорок два франка по счетчику — почти десять американских долларов. Когда Форбиер вошел в магазин, он был смертоносным инструментом внешней политики. Покинув его без оружия и без каких-либо объяснений, он превратился в живую мишень, ждущую стрелка.

Он опять все неверно рассчитал!

Но уж если ему суждено было умереть, по крайней мере перед смертью он насладится парижской кухней. Не чем-то из ряда вон выходящим, но достаточно изысканным. Он подсознательно понимал, что, если рискнет отведать нечто сногсшибательное, судьба не позволит ему этого. Но если просто пообедать в хорошем ресторане, то судьбу можно и перехитрить.

Оказавшись на бульваре Сен-Жермен, он выбрал «Ле Вагабон» — подходящий двухзвездный ресторан. Начал с «фрю де мер» — сырых моллюсков, сырых креветок и сырых устриц.

— Уолтер! Уолтер Форбиер! — обратился к нему мужчина в элегантном костюме от Пьера Кардена. — Я так рад, что нашел вас. Напрасно вы взяли эти «фрю де мер». Позвольте я сделаю для вас заказ.

Незнакомец повесил черную шляпу на спинку стула рядом с Уолтером и сел напротив него. На отличном французском он заказал для Форбиера другое блюдо. Незнакомцу было слегка за пятьдесят, его кожу покрывал безупречный загар, а на губах играла широкая улыбка банковского воротилы.

— Кто вы такой? И что вообще происходит? — спросил Уолтер.

— Происходит то, что «Подсолнухи» сдают оружие. Это приказ Совета безопасности руководству ЦРУ. Правительство обеспокоено возможностью новых инцидентов с сотрудниками ЦРУ. В Вашингтоне сочли, что без оружия вы не сможете причинить ущерб.

— Не хочу показаться невежей, сэр, — сказал Форбиер, — но я не понимаю, о чем идет речь.

— Верно. Пароль. Так, посмотрим. Сейчас у нас апрель. "А". Прибавьте к первой букве одну предпоследнюю в слове «апрель» — и получите "Б". Большой бардак. Брюки Билла. Верно?

— Веселый Винни, — сказал Уолтер, взяв следующую букву в алфавите.

— Я вас знаю. Никто больше не пользуется паролями. Все знают друг друга. Не ешьте хлеб.

— Рад вас видеть, — сказал Форбиер. — Когда я встречусь с остальными членами группы?

— Так, давайте посмотрим. Кэссиди в Лондоне и скоро уходит в отставку. Навроки выбыл. Ротафел, Мейерс, Джон, Сойер, Бенсен и Кэнтер выбыли вчера, а Уилсон — сегодня утром. Итого остается еще семь, но они в Италии и, возможно, выбудут к вечеру или к завтрашнему утру.

— Выбудут? Куда?

— В мир иной. Я же сказал вам: не ешьте здешний хлеб.

Он выхватил кусок из пальцев Форбиера.

— Кто вы?

— Извините, — сказал незнакомец. — Я привык, что в «Подсолнухе» меня знают все. Разве вам в Штатах не рассказывали обо мне? Я полагаю, они больше не суетятся, добывая мои фотографии. Я Василий.

— Кто-о?

— Василий Василивич. Заместитель командира «Трески». Вы могли бы узнать обо мне куда больше, если бы ваше правительство не рехнулось. Жаль, что все так вышло. А вот и ваш заказ!

Форбиер заметил, что этот человек вооружен. Под его безупречно сшитым костюмом угадывалась подмышечная кобура. Почти незаметно со стороны. Но он был при оружии! Как и двое мужчин, в упор смотревших на Форбиера из дальнего угла ресторана. Один из них был исполинского роста и все время похохатывал.

Василивич посоветовал не обращать внимания на его смех.

— Это тупой зверь. Садист. Самое неприятное в долгосрочных операциях заключается в том, что ты должен уживаться с членами группы как с членами семьи. Этот хохотун — Михайлов. Если бы не «Треска», его давно бы упекли в психушку строгого режима. Как вашего Кэссиди.

Форбиер решил заказать другое блюдо. Ему захотелось филе. Когда подали филе, он пожаловался официанту, что нож тупой. Официант в развевающемся переднике исчез в кухне.

— Я последний из «Подсолнуха»?

— В Центральной Европе? Похоже на то.

— Полагаю, вы не можете нарадоваться своим успехам, — сказал Форбиер.

— Каким еще успехам? — спросил Василивич, макая кусок телятины в винный соус и осторожно поднося его ко рту, стараясь не накапать на рубашку.

— Вам удалось уничтожить «Подсолнух». — Теперь Форбиер знал, что делать. Пять лет его обучали чему-то, и если уж он был последним из обезоруженного «Подсолнуха», группа по крайней мере потерпит поражение не с сухим счетом. Он заставил себя отвести взгляд от горла Василивича и воззрился на дверь кухни в дальнем левом углу ресторана «Ле Ватабон», откуда должен был появиться официант с острым ножом. Он откусил хлеб. Василивич оказался прав: корка была как картон.

— Когда «Подсолнух» будет уничтожен, мы утвердимся во всей Западной Европе и в Англии, а потом, если нас не остановят, проникнем в Америку. А потом, если нас не остановят, мы все в конце концов окажемся участниками маленькой ядерной войны. Так что же мы выиграем, уничтожив вас? Сражение в Европе? Сражение в Америке? У нас здесь возник замечательный баланс