постепенное пробуждение наполняло радостью. Алеша отвязал от стремянки ведро и поставил на палубу. Сладко присел несколько раз. Причмокивая, как после приятного материнского пирожка со щавелем, обошел мостик.

«Тельник бы еще!.. Наказали: пусть, говорят, послужит — от высокомерия и джазовой дури избавится, а потом ждем в институте. Заносчив, — сказали на комитете комсомола. — Невыдержан… А ему еще год до службы. Школу-то закончил в семнадцать… Преподавателя, видишь ли, оскорбил… Подлюка он… Могли исключить из комсомола…»

Только теперь Алексей понял: да, могли.

У него задрожали руки. Потряс головой. Посмотрел на свое изображение в стекле: чуть курносое лицо, белый вихорок на затылке, кривая улыбка… «Мореход!»

Придумал: пойду доложу.

С кормы доносился неугомонный басок Соломатина:

— Спорим: я быстрее тебя швабру сделаю! Я — моторный. Вот ты надел облезлую шапку. У нас в Боровлянке такие на огородные пугала вешают. Надел и сидишь. Хочешь — я у тебя под носом чего-нибудь сопру, а ты не заметишь? Можно весь пароход разобрать и собрать, скажем, по частям на нашем озере. Вот смеху будет!.. Покажешь мне капитана или старпома. Чтобы я их оценил. Я, знаешь, с первого взгляда людей уважаю. Видишь, какие мускулы у меня? Брат культуризму учил. А капитана мне надо оценить, чтобы первым быть. И чтобы он меня понял. У меня кредо. Десятилетку закончил — мир посмотреть. Год на пароходе, год в геологах, год рыбаком, год в пустыне, год на Кавказе… Десять лет — десять профессий. Сила есть — везде сгожусь. На комбайне знаешь сколь трудодней заколачивал?! На машине тоже могу, только права милиция не дает. Я у них «газик» увел и девчонок всю ночь катал. Потом помыл, бензином заправил и у другой околицы поставил. Догадываются, а докажи! Подружки молчат. Меня на мякине не проведешь… Ты вот, поди, первый год в городе, — опять ворохнул оп Корпикова. — Говоришь смешно. Не как у нас в Боровлянке. Там все — «чо да ничо, да почо ты про чо». А ты — «сясть да памать»… Тоже капитана ждешь?

— Тожа, — согласился Корпиков.

— У нас матросить хочешь? Я бы тебя не взял.

— Почему? — удивился Корпиков.

— Разгон не тот, — туманно пояснил Соломатин. — А капитан молодой?

— А то….

— И старпом?

— А как я, — разулыбался Ионыч.

— Ты! Губа не дура!

Соломатин принялся за новую швабру. Получалось у него ловко.

— Старпом — кто? Как у нас завфермой. Все у него к рукам должно ирилипать, всякое дело на учете, все сыты, обуты и при трудоднях. Чтобы хитрый еще был. Хитрее меня. Чтобы я его после второго слова разгадывал, а он меня после первого. Я почему еще сегодня в матросы пошел? Первыми на нефть идем. Хочу посмотреть, какого цвета у людей слава. Может, на севере и останусь… А что? Я могу. Кредо у меня. А ты чо молчишь, Пархомович?

Сергей покраснел и еще больше ссутулился.

— Мне бы вечерку нынче закончить, сестренку из интерната забрать. А можно ее с собой на пароходе?

— Большая?

— Седьмой год. Как она там лето без меня будет?

— А родители?

Сергей отвернулся.

— Товарищ старпом! — раскатился с высоты Алешка. — Прринимайте рработу!

— Сейчас приду, — очень серьезно ответил Корпиков безо всякого акания и покосился на матросов. — Отдохнуть хочешь?

— Никак нет, — отчеканил Алексей. — Леера бы обновить и мостик.

Соломатина так и развернуло вслед уходящему Корпикову, губы вытянулись, из них колыхнулось неразборчивое:

— Тю-ю… а… о… ы…

Поднялись на палубу, и молчаливой веревочкой потянулись на выход машинисты. Колёк семенил в середке с безразличной физиономией и даже чуть отвернулся, проходя мимо. Лысоватый пожилой механик медленно кивнул им, и Сашка взлетевшей рукой отдал честь.

…Толя Шаликов — второй штурман. Толя Шаликов — гибкий стан танцора, карие глаза с поволокой и насмешливый тон вожатого над мальцами. После обеда, помахивая тонким серым плащом, он легко взбежал по круто вскинутым сходням, перекинул плащ из правой руки в левую, здороваясь с Корпиковым, закурил «беломорину» и кивнул на копошившихся на корме ребят:

— Салаги?

— Салаги, — усмехнулся старпом. — С гонором.

Толя попыхал папироской и фальцетом подозвал Корытова:

— Второй штурман Анатолий Спиридонович, — представился он. — Доложите, чем занимаетесь.

— Чо? — Гена сдвинул губы гузкой и сосредоточенно посмотрел на Шаликова. Голова при этом упала у него на плечо. — Чо сделать?

— Доложите.

— У-у, — сообразил Гена. — Моем корабль. Грязь всякую выкидываем. А ты чо пришел?

— Я-то? — растерялся Анатолий. — У тебя уши заложило? Вторым штурманом здесь.

— Ну? — удивился Корытов, сдвинул шляпу, почесал лоб. — Да-а.

— Ладно, продолжайте приборку, — снисходительно кивнул Шаликов и повернулся к другу: — Кадры, ядрена вошь! Все здесь?

— Нет третьего. Николай Петрович обещал подобрать сегодня.

— Теннис купил?

— Купил. И шариков полсотни штук.

— Порежемся! — мечтательно отставил ногу штурман. — Люблю теннис.

— Я и шахматы взял, — буркнул Ионыч. — По мне так куда интереснее.

— Сыграем, сыграем, — отстраненно пробормотал штурман, — Пойду в рубку, целый отпуск там не бывал.

— Не прилипни.

— Красят? — заинтересовался Шаликов. — Кто?

— Паренек. Чуть странный. Старается. Но что-то в нем… — старпом повертел открытой ладонью. — Увидишь.

Анатолий медленно обошел судно, встал в проходе на мостик, наблюдая за Алешкой. Тот как раз закончил красить верхнюю рубку и что-то прикидывал про себя, оглядывая пароход. Ведерко с белилами он держал в левой руке, стоял уже на лестнице в пол-оборота к Шаликову, и что-то знакомое почудилось тому в белобрысой голове, в неровном овале похудевшего лица, в том, как он рывком забрасывал назад жгутики волос. Особенно знаком вихор.

«Да, эго он. Вместе сдавали экзамены в индустриальный год назад. Я не набрал полбалла, а этот прошел. Самоуверенный, всегда с запасом анекдотов, которые, чего уж кривить душой, рассказывал мастерски, этот паренек всегда был окружен стайкой мальчишек и девчонок».

Анатолий, старше абитуриентов на пяток лет, держался в сторонке. Да и за плечами у него стояли армия, флот, а эти школьники… Конечно, их знания были свежие… Каникулы у него, что ли? Рано…

Анатолий подавил в себе горечь. Ладно. Сочтемся.

— Привет, студент! — почти весело крикнул он.

Алеша резко обернулся. Улыбка криво поползла по лицу.

— Привет, — тихо ответил он.

Совсем не хотелось, чтобы в команде знали о его студенчестве.

— Привет, — повторил уже тверже, разглядывал