его сейчасъ нѣтъ со мною!

Мы пошли по полотну желѣзной дороги на востокъ, это было очень утомительное путешествіе черезъ тысячу шпалъ, точно ходьба до лежащей лѣстницѣ. Іецъ и я подкрѣпились слегка; Гунтлей сталъ попрошайничать, чтобы мы дали ему хоть кусочекъ, но мы ему ничего не дали. А чтобы во время сна остатокъ моей провизіи не попалъ въ руки Гунтлея, я уничтожилъ на его глазахъ все до послѣдней крошки.

— По-твоему это хорошо? — спросилъ съ ненавистью Гунтлей.

Днемъ мы снова услыхали приближеніе поѣзда. Іецъ рѣшилъ, что мы должны встать у полотна желѣзной дороги на разстояніи нѣсколькихъ сотъ метровъ другъ отъ друга и попытаться вскочить на поѣздъ. Въ воздухѣ стоитъ полоса дыма, весь поѣздъ кажется такимъ маленькимъ, какъ коробка. Мы стоимъ въ нетерпѣливомъ ожиданіи.

Гунтлей долженъ былъ попытаться первымъ. Ему удалось уцѣпиться за ручку одного изъ вагоновъ, но онъ былъ слишкомъ тяжелъ, чтобы бѣжать наравнѣ съ поѣздомъ; вися на ручкѣ, онъ перевернулся всѣмъ корпусомъ и былъ отброшенъ далеко въ траву. Я и не пытался совсѣмъ, видя неудачную попытку своего пріятеля. Что касается Іеца, то ему приходилось, вѣроятно, и раньше вскакивать на идущій поѣздъ, онъ пробѣжалъ нѣсколько шаговъ рядомъ съ пріѣздомъ, затѣмъ схватился за ручку вагона и въ тотъ же моментъ очутился на подножкѣ.

— Собака, онъ уѣзжаетъ передъ самымъ нашимъ носомъ, — сказалъ Гунтлей и выплюнулъ траву изо рта.

Вдругъ поѣздъ останавливается недалеко отъ насъ, и мы видимъ, какъ два желѣзнодорожныхъ служащихъ высаживаютъ Іеца. Гунтлей и я побѣжали къ нему на помощь, но было уже слишкомъ поздно, поѣздъ уже тронулся, и мы — трое несчастныхъ бродятъ — стояли опять посреди степи.

Жажда начинала мучить насъ все сильнѣе и сильнѣе. Гунтлей вторично уничтожаетъ свою порцію табаку и у него ничего не остается, чтобы утолить жажду; онъ выплевываетъ на руку бѣлую слюну въ доказательство того, что онъ болѣе, чѣмъ кто-либо, страдаетъ отъ жажды. Тогда Іецъ и я въ послѣдній разъ дѣлимся съ нимъ табакомъ.

И мы идемъ, все идемъ по направленію въ западу.

Начинаетъ смеркаться.

Какой-то человѣкъ идетъ по шпаламъ къ намъ навстрѣчу, онъ направляется на востокъ. Онъ, видимо, такой же бродяга, какъ и мы, толико шея у него повязана маленькимъ шелковымъ платкомъ, и онъ одѣтъ теплѣе, чѣмъ мы, обувь же его никуда не годится.

— Есть ли у тебя провизія или табакъ? — спрашиваетъ Гунгтлей.

— Нѣтъ, ничего нѣтъ, — отвѣчаетъ спокойнымъ тономъ бродяга.

Мы обыскали его, тщательно осмотрѣли карманы, щупали грудь, но у него ничего не было. Тогда мы усѣлись вчетверомъ на землю и стали разговаривать между собою.

— На западѣ вы ничего не найдете, — сказалъ нашъ новый пріятель. — Я иду вотъ уже два дня и двѣ ночи подъ-рядъ и не встрѣтилъ ни единой человѣческой души.

— А что намъ дѣлать на востокѣ? — спросилъ Гунтлей. — Мы оттуда идемъ, мы въ дорогѣ съ самаго утра.

Но новый бродяга уговорилъ насъ вернуться съ нимъ обратно и итти по направленію къ востоку.

Весь трудный путъ, пройденный нами съ сегодняшняго утра, пошелъ къ чорту; теперь еще болѣе, чѣмъ прежде, мы стали надѣяться, что кондукторъ товарнаго поѣзда захватитъ насъ съ собой.

Нашъ новый товарищъ шелъ вначалѣ бодрѣе насъ, такъ какъ онъ чувствовалъ себя налегкѣ и былъ полонъ силъ; но къ вечеру, подходя къ тому мѣсту, гдѣ мы провели ночь, онъ сталъ итти медленнѣе и отставалъ отъ насъ.

Іецъ спросилъ его, сколько времени онъ не ѣлъ, онъ отвѣтилъ, что двое сутокъ.

Мы прошли еще около часу съ нашимъ ослабѣвшимъ спутникомъ. Когда вокругъ насъ совсѣмъ стемнѣло, мы должны были высоко поднимать ноги, и итти какъ пѣтухи, чтобы не задѣть ногами о кочки. Мы попробовали итти, взявшись за руки, но Гунтлей сталъ злоупотреблять этимъ и заставлялъ тащить себя, поэтому мы отказались отъ этого плана. Наконецъ, выбившись изъ силъ, мы легли на покой.

IV

Чуть забрезжилъ день, мы были уже на ногахъ. Сегодня было какъ вчера. Мимо насъ промчался на востокъ товарный поѣздъ, нагруженный пшеницей, но не обратилъ никакого вниманія на наши сигналы. Скрежеща отъ злости зубами, Гунтлей погрозилъ имъ вслѣдъ кулакомъ. Новому бродягѣ онъ сказалъ:

— Если бы у тебя было хоть немножко табаку, насъ не мучила бы такъ жажда. Какъ тебя зовутъ?

— Фредъ, — отвѣтилъ человѣкъ.

— Значитъ, ты изъ проклятыхъ нѣмцевъ?

— По рожденію, да.

— Я такъ и думалъ. Я замѣтилъ это, — сказалъ враждебно Гунтлей.

Фредъ сдѣлался бодрѣе и шелъ героемъ. Казалось, онъ былъ увѣренъ въ томъ, что на востокѣ онъ обязательно набредетъ на ферму или на маленькое селеніе; впрочемъ, онъ говорилъ мало и не вмѣшивался въ наши разговоры. По прошествіи нѣсколькихъ часовъ онъ ослабѣлъ и началъ отставать. Когда мы обернулись, то увидали, что онъ усѣлся на землю.

Бродяга Іецъ сказалъ:

— Мы должны отдать ему остатокъ нашей провизіи, Нутъ.

Это было хвастовствомъ со стороны Іеца, такъ какъ онъ прекрасно зналъ, что у меня ничего больше не оставалось; но онъ сказалъ это для того, чтобы мы могли ясно увидать, что онъ хочетъ это сдѣлать. Онъ подошелъ къ Фреду и отдалъ ему свою порцію.

— Ты это дѣлаешь только для того, чтобы люди удивлялись тебѣ, - закричалъ я ему взволнованнымъ голосомъ, такъ какъ я видѣлъ его насквозь.

Іеца передернуло.

— И все ты дѣлаешь только для того, чтобы выдѣлиться отъ насъ. Когда ты бодрствовалъ въ первую ночь, пока мы спали, то ты заботился только о томъ, чтобы мы оцѣнили твой поступокъ. Мошенникъ ты! Хотъ Гунтлей и негодяй, но я во сто разъ ставлю его выше тебя.

— Придержи свою негодную глотку! — сказалъ Гунтлей; онъ ни слова не понялъ изъ всего, что я сказалъ. — Ты завидуешь Іецу потому, что онъ лучше тебя.

Для Фреда пища явилась большимъ подкрепленіемъ, и мы снова двинулись въ путь.

Но оказалось, что пища имѣла для Фреда не только хорошія, но и дурныя послѣдствія: онъ мало-по-малу впадалъ въ какое-то умопомѣшательство и терялъ самообладаніе. Онъ пустился въ разговоры, сдѣлался наглымъ. У него были планы относительно небольшой станціи, стоящей въ степи.

— Тамъ на рельсахъ стоить поѣздъ, нагруженный пшеницей, — говорилъ онъ, — и тамъ же стоитъ паровозъ съ разведенными парами, который можно поджечь.

— Къ чему намъ его поджигать? — спросилъ сердито Гунтлей. Завязался оригинальный разговоръ относительно этого паровоза…

— Если мы его подожжемъ, то произойдетъ взрывъ, — сказалъ Фредъ, — тогда соберется много народу и мы можемъ всѣхъ убить.

— Тогда на нашу долю перепадетъ много провизіи, — замѣтилъ язвительно Гунтлей.

А мнѣ онъ сказалъ: — Этому сумасшедшему слѣдуетъ немедленно убраться отъ насъ. Онъ