Валерий Большаков АГЕНТ

Белогвардейцы! Гордиев узел

Доблести русской!

Белогвардейцы! Белые грузди

Песенки русской!

Белогвардейцы! Белые звёзды

С неба не выскрести!

Белогвардейцы! Чёрные гвозди

В рёбра Антихристу!

Марина Цветаева

Глава 1 СОВЕТСКИЙ ШПИОН

Газета «Русский курьер»:

Правительства Великобритании и Франции признали тайный договор от 1915-го года, согласно которому России отходил Константинополь, западный берег Босфора, Мраморное море и Дарданеллы, часть Западной Анатолии с Трапезундом и всё Армянское нагорье с Карсом, Эрзерумом, Ардаганом и озером Ван.^[1] По всей видимости, «Антанте кордиаль»^[2] не хватало ни сил, ни духу решиться на новую Дарданелльскую операцию. Но торг союзники вели азартно — Франция вытребовала юг Османской империи, англичане присмотрели для себя Ирак, а Италия нацелилась на Измир. Верховный правитель Русского государства, Генштаба генерал от инфантерии Лавр Георгиевич Корнилов согласился с территориальными притязаниями союзников…

Западная Фракия,^[3] р. Места. Июль 1918 года.

Разрывные пули мерзко щёлкали в потёмках, прыская синеватыми вспышками. Хотелось вжаться в горячую, пыльную землю, спрятаться от стали разящей, но дух был сильнее плоти — штабс-капитан Кирилл Авинов ползком сменил позицию, волоча за собою «люську» — ручной пулемёт «льюис». Обсыпая землю с бруствера, спрыгнул в траншею. Под пыльными сапогами захрустели стреляные гильзы и обглоданные скелетики копчёных селёдок, громыхнула пустая банка из-под корн-бифа.^[4] Жёлтый скорпион в панике кинулся прочь, быстро-быстро перебирая полупрозрачными лапками.

— Кузьмич! — позвал Кирилл.

— Туточки я, ваше-блародие, — откликнулся ординарец. — Кхым-кхум…

— Патроны давай!

— Да это ж нам зараз…

Клацнув, встал на место толстый диск магазина. Уперев сошки, Авинов взялся за приклад пулемёта. Переступив, он вляпался в свежее дерьмо.

— А, ч-чёрт!

— Никак грека насрал, — определил Елизар Кузьмич. — Феодосис на это дело дюже способный!

— А лопатой нельзя было поддеть да выбросить? — раздражённо рявкнул штабс-капитан.

— Грека! — развёл руками денщик. Дескать, что уж с ними поделаешь? Такими уродились…

Развиднелось. Болгарские солдаты,^[5] перебегавшие в предрассветных сумерках, выделялись смутными чёрными тенями, уродливыми и горбатыми мазками-кляксами, забрызгавшими серый холст. Отлогий берег Месты сплошь зарос шибляком — чащобным кустарником да хилыми деревцами — дубками, можжевельничком, шиповником, фисташкой, миртом. Болгары ломили сквозь заросли на полусогнутых — лиц было не разобрать, только розоватые блики проскальзывали по стволам «манлихеров». Зато крику было…

Бойцы 1-й болгарской армии орали надсадно, протяжно, отчаянно, словно падая в пропасть: «А-а-а-а-а-а!..»

Авинов прищурился — саженей двести до «братушек», не меньше.

— Батальо-он! — прорезался голос Железного Степаныча — полковника Тимановского. — Готовьсь!

Марковцы^[6] тут же защёлкали затворами. Вскинулись штыки, едва отсвечивая в зоревых лучах. Полтораста саженей.

— Первая рота, цельсь!

— Вторая рота-а!..

— Третья-а…

Кирилл прислушался: Кузьмич смутно бурчал о «славянушках-иудушках» — мы их-де от турка ослобонили, а они немакам муде лижут…

Авинов вобрал в грудь побольше воздуха, пропахшего миртом, и медленно выдохнул. Сто саженей… Пятьдесят…

— Батальон! Огонь!

— Пли!

— Рота… пли!

Хлопки выстрелов слились в нестройный залп — шатавшиеся фигурки болгар, набегая, вскидывались и валились.

— Пулемёты, огонь!

«Льюис» затрясся, словно в приступе ярости, злобно плюясь свинцом. Грохнул второй винтовочный залп. Крики болгар взвились, истончаясь до воя. А на левом фланге уже дрожала земля под копытами казачьих коней.

— Шашки — вон! — разнеслась команда. — Намётом!

Подбадривая себя криками да свистом, донцы есаула Валноги поскакали на врага, разворачиваясь в лаву. Ни к селу ни к городу вспухло в небесах белое шрапнельное облачко, и больше неприятельская батарея не стреляла — Особая дивизия Русского легиона чести^[7] заняла болгарские позиции.

— Братушки! — неслось оттуда. — Братушки!..

Казаки крутились, сноровисто работая плетями, сгоняя пленных в кучу, гуртуя человеческое стадо. Батальная сцена удалась. Занавес.

Авинов устало похлопал себя по груди, по бокам, стряхивая пыль, и поправил фуражку.

— Отстрелялись, кажись, — бодро высказался Кузьмич. — Кхым-кхум…

— Отстрелялись… Не задело?

— А от хрена с морквой! — Исаев гордо продемонстрировал дырку в рукаве. — Мазилы…

Выбравшись из окопа, Кирилл пошагал к соснам, выросшим у античной дороги — виа Эгнатиа. Кое-где древнее полотно покрылось толстыми намётами пыли, проросло травой и деревьями, а в иных местах колея оголяла каменные, добротно уложенные плиты.

Бросив тяжёлый «льюис» на подводу, Авинов поморщился. Пыль. Она была везде — припорашивала листву сухого, пахучего леса, присыпала римскую виа и русские блиндажи, повисала в воздухе, отчего небеса гляделись мутно-жёлтыми. Прах накладывался на одежду, на сапоги, на лица, а струйки пота, смачивая эту противную, душную пудру, оставляли на щеках корочку грязи, стягивавшую кожу. «Скупнуться бы…» — подумал Кирилл. Духотища какая…

Скрипя камешками и пофыркивая, прошагал гнедой конь. В седле, гордо подбоченясь, покачивался генерал-майор Тарановский, командующий Особой дивизией Legion Russe pour L’Honeur. Он был чист и свеж, как будто только что из душа. Навстречу ему подскакал сам Марков, ставший намедни «полным генералом».^[8]

— Благодарю, Виктор Петрович! — воскликнул он. — А то уж очень оригинальное положение — веду бой на все четыре стороны света. Так трудно, что даже весело стало!

— Рады стараться! — оскалился Тарановский.

Прихрамывавший «Степаныч» скомандовал:

— Смирно, господа офицеры! Равнение направо!

Бойцы встали во фрунт.

— Стоять вольно!

Генерал Марков приподнялся на стременах и прокричал:

— Здравствуйте, родные!

1-й Офицерский хорошо вдохнул — и грянул:

— Здравия желаем, ваше высокопревосходительство!

— Друзья! Задачу свою мы выполнили, и за нами послан линкор «Эджинкорт». На нём прибудем в Константинополь — и в новые бранные дела за Родину! К чёрту на рога! За синей птицей!

— Есть к чёрту на рога! — восторженно взревели марковцы. — Есть за синей птицей!

Штабс-капитан Авинов блаженно улыбнулся — любил он