Литвек - электронная библиотека >> Анатолий Пирожков и др. >> Научная Фантастика >> Данайский дар >> страница 8
терял - собирал схему, отлаживал и доводил. Можно приступать...

До сих пор я не задумывался, что же будет представлять собой мое приспособление. Что оно даст? В идеале это аппарат "выворачивания наизнанку человеческих мыслей".

Мысль... Сложный биофизический процесс, который позволяет человеку анализировать, сопоставлять, вспоминать - словом, думать.

Сказанные, даже шепотом, слова можно подслушать, записать на пленку. Действия, поведение человека можно подсмотреть, заснять скрытой камерой.

Мысль - это единственное сокровенное. Говорят: откровенный человек. Так ли это на самом деле? Кто проверял, насколько совпадают слова и дела "откровенного" человека с его мыслями?

Неужели право человека оставаться наедине со своими мыслями исчезнет с моей помощью? Не слишком ли много я хочу?

А впрочем, что в этом плохого? Странным кажется все новое, необычное, но потом оно становится привычным, даже необходимым.

Люди, радующиеся своим скрытым мыслям! Вы можете быть спокойны. Пока никто не сможет узнать, о чем вы думаете, что замышляете. Только пока!..

Не могу же я каждого из вас, как подопытного кролика, приводить в лабораторию, сажать перед установкой и заставлять думать. Думать то, о чем бы не хотели вы говорить.

Вы нужны мне в нашей привычной обстановке, с вашими обычными, ничем не возмущенными мыслями. А для этого не вы должны подойти к моему прибору, а прибор к вам.

Не просто это сделать, очень не просто...

...Сегодня я узнал истинное лицо профессора Порелли. Произошло все так. С милой улыбкой пригласил он меня в свой кабинет, усадил возле камина, предложил коньяку.

- Дорогой мой, я с любопытством изучил ваши расчеты. Скажу откровенно они доставили мне немало веселых минут. А ведь я считал вас серьезным исследователем. Бросая эту рукопись в огонь, я спасаю ваш престиж ученого...

...Нет, я не упал с кресла и не пополз в камин за рукописью. Только какой-то противный комок застрял в груди и не давал вздохнуть. Я ничего не слышал, внезапно мне стали ясны все последние поступки профессора. Это было так мерзко! Он даже не позаботился придать видимость добропорядочности своим поступкам. Отвергнув идею, ухватился за расчеты, держал их неделю и бросил в огонь... Что это? Лицемерие, зависть или убожество мысли?"

Здесь Дени заметил, что в тетради вырвано несколько листочков, аккуратно подчищено место отрыва. Кто это сделал? Ивонна?

"...Память не так прямолинейна, как блокнот. Из нее не вырвешь несколько исписанных листочков без ущерба для всего остального. И все же она совершенней записи. Память сама себя стремится пригладить, сделать не такой мучительной, все наиболее острое и ранящее спрятать поглубже или обволочь дымкой философского оправдания.

Но сейчас боль еще свежа. И все-таки нельзя было поддаваться инстинкту, потребовавшему удалить ее источник...

...С какой настойчивостью человек стремится к познанию мира, сути вещей и явлений! Он изобретает телескопы, радары, эхолоты, микроскопы, счетчики Гейгера - несть числа его выдумкам. Философы возвели гигантскую надстройку над естественными науками, выдумали законы мышления, льстящие самолюбию непомерно влюбленного в себя человечества. Но только в детстве каждый задает себе беспощадный вопрос: а какой я? Ведь не такой же, как все? Книга, картины, музыка - неужели это создавали такие, как я?

- Нет, - говорит себе отрок. - Я не такой. Но я это скрою. Ведь никто меня не разоблачит. И может быть, я не один такой?

Сущность человека! Одни верят, что она прекрасна. Другие, потерявшие надежду, твердят, что в душах людских - ад. Ну, а если этой сущности просто нет?.. Передо мной прошла галерея душ. Политика, религия, искусство. Любовь и ненависть, восторг и отчаяние, твердость и бесхребетность. Какие они разные, люди, сколько оттенков, сколько граней характеров, как искрятся их поверхности!

Но алмаз не сам блестит, а лишь в лучах солнца. Весь спектр излучения преломляется, поглощается и отражается по законам оптики. Для химика любой бриллиант - это углерод с ничтожными примесями других элементов. Так и человек перед "Откровением" - хаос случайной информации, не объединенной чем-то общим.

Бог! Принципы! Идеалы!..

При ближайшем рассмотрении все разлетелось в пыль, и на первый план выползла отвратительная физиономия чувственности. В одном случае желудок, в другом - похоть, в третьем - "утонченный" умственный разврат...

И странно: я с каким-то сладострастием копался в этой человеческой помойке, все в ней было мне знакомо. И все вызывало отвращение. Брезгливость - вот что движет миром! Недаром любовники задергивают шторы и гасят свет...

Еще плотнее занавес над мыслями наших ближних. И средства информации, общение между людьми - самая бесстыдная ложь, ложь во спасение единства между пауками в банке...

...Неужели рушится все мое мировоззрение, все мои идеалы?!"

Ровно в девять утра младший следователь Пьер Этранж сидел в своем кабинете и, ожидая вызова к комиссару, размышлял.

В этой самой комнате, которую и кабинетом-то назвать трудно, начинал карьеру младший следователь, позднее помощник комиссара по уголовным делам, а ныне комиссар полицейского участка Аллен Дени. Головокружительной была его карьера.

Шефу крупно повезло. Кто мог знать, что дело о самоубийстве какого-то полуголодного изобретателя нашумит в Париже?

С этого и началось. Успешно завершенное следствие о фальсификации банковских чеков, блестяще раскрытые преступления и даже два предупрежденных. Просто невероятно, как можно так быстро и безошибочно работать. Комиссар Дени, казалось, видел людей насквозь, и каждое дело он вел не более трех-четырех дней. Нюх у него особый, что ли?

"Говорят, успех окрыляет, - продолжал рассуждать Этранж. - Незаметно что-то крыльев у шефа. Никогда не улыбнется, всегда мрачен и замкнут. В тридцать лет превратиться в сухаря..."

Телефонный звонок прервал размышления следователя.

- Этранж, - раздался в трубке бесстрастный голос шефа, - вам поручается дело об убийстве: повторяю - об убийстве комиссара полицейского участка Аллена Дени.

И ошеломленный Этранж отчетливо услышал сухой щелчок выстрела и стук упавшей на письменный стол телефонной трубки.