простить, так понимала Виктория Александровна. А недотепе Веронике, которая звезд с неба не хватает, странностей не положено. И кто виноват? Мать виновата, не на школу же валить, если мать сама педагог с большим стажем.
– Она же совсем как ребенок, – продолжал раскрывать душу будущий зять. – В детстве застряла. Но я Никусю по-настоящему люблю, и терпения мне хватит. Не переживайте, Виктория Александровна. Перевоспитаем.
Понимание и сочувствие со стороны зятя Виктории Александровне радости не доставило. Как будто пониманием и сочувствием зять покрывал педагогические просчеты самой Виктории Александровны.
Сколько раз сама она говорила непутёвой дочери: ты неподдающаяся, с тобой никакие педагогические методы не работают, я уже все перепробовала! А тут самоуверенный мужик вдвое моложе Виктории Александровны снисходительно обещает выправить все ее провалы и недоработки.
А Никуся и на самом деле была мутантом. Только никаким не камелопардом, конечно. Просто у нее в организме развилась особая железа, науке неизвестная, и никакие УЗИ и рентгены никогда эту железу не показали, и никакие анализы ее деятельности не обнаружили. А эта железа постоянно, все годы недолгой и тусклой жизни Вероники Мармарёвой вырабатывала особое вещество. Это вещество накапливалось в ее организме, откладывалось в костях и мягких тканях. Всё тело Никуси было буквально пропитано им.
И ведь никто не знал.
Жизнь шла своим чередом, Никуся взрослела, Виктория Александровна старилась, Сергей Иннокентьевич создал успешный бизнес буквально на пустом месте – и стали они жить-поживать и еще больше добра наживать.
– Вы мне как родная мама, – говорил Сергей Иннокентьевич Виктории Александровне.
А у Вероники еще со школы одна-единственная подруга осталась.
– Понимаешь… Ну да, я знаю, что Сережа мне изменяет. Но куда я от него? Маме нужно лечение. Я столько не заработаю. Никак. Да и привыкла она к такому уровню жизни. Она всегда считала, что должна так жить. А теперь у нее эта жизнь есть. Домработница, spa, машина с водителем. Сережа для нас ничего не жалеет. Ну и как я буду жить, если от него уйду?
– Ты-то? Прекрасно. Вот мать твоя, вампирица…
– Не надо так. Она добрая в душе. Она просто не смогла стать хорошей, ей жизнь не позволила. А я могу. Я выдержу. Должна же моя жизнь иметь хоть какой-то смысл, вот пусть такой.
– Это не смысл. Это… это издевательство над собой. Да ты же просто мазохистка, если в этом видишь удовольствие.
– Не удовольствие, Маш. Удовлетворение. Я хорошая. Так правильно.
– Никище, ты же можешь такое… Эти рисунки твои. Это же полный крышеснос. Туда проваливаешься – и летишь, и предела нет душе. Ты должна и есть, и спать с карандашом в руках. Ты воруешь у мира свои чудеса, это же грабеж, это немилосердно в конце концов!
– Ну, мир большой, и без меня справится. А мама… Да и Сережа, знаешь. Он почему девок этих… Устает он очень, даже спать не может по ночам – так устает. Ему расслабиться надо.
– Ага. А с родной женой, значит, расслабиться уже никак?
– Да ну что я! Разве я умею, как эти… Во мне легкости нет, необязательности. Понимаешь? Вот он им ничего не должен – и ему с ними легко. Заплатил и забыл. Сводил в клуб, свозил на Майорку – и забыл. Понимаешь? Ему с ними жизнь не жить.
– Ну вот и пусть расслабляется, а ты на развод подай, да отсуди кусок поприличнее – вот матери твоей и будет на красивую жизнь, как старушка ни болеет, а всех нас переживет поди…
– Ну Маш… Они же его… истратят, понимаешь? Не поберегут. А ему покой нужен, мир в доме. Да и как мне с ним судиться? Он меня сколько лет обеспечивает и маму тоже. Ни в чем не отказывает.
– Ей.
– Да какая разница. Это же моя мама.
– Бесполезно с тобой разговаривать. Ты же от такой жизни загнешься.
– Не загнусь. Я им нужна, я выдержу.
– А что ж они?
– Они не могут. Значит, и не должны. А я могу. Могу – значит должна.
– Дууууура.
И всё оставалось по-прежнему.
Маша и сама бы с радостью с Сергеем Иннокентьевичем закрутила роман, ну хоть разок на Майорку съездить, а то всё в Турцию да в Египет. Но она знала, что Никуся сразу поймет, водилось за ней такое. Сделать блаженненькая, конечно, ничего не сделает, а только смотреть будет так, что, мол, я все знаю и прощаю. А тогда уже Маша к ней в гости ходить бы не стала. Ведь Маша, хоть Никусю и подбивала развестись с почти олигархом, но, пока суд да дело, следила, чтобы Никуся посещала бассейн, салоны и бутики, да и присматривала там за ней. Потому что Никуся сама себе правильно одежду ни за что не подберет, да и внешность в порядок привести поленится. Конечно, Никусе одной скучно было во всех этих местах, вот она Машу с собой брала везде: и в бассейн, и в спортклуб, и в spa-салон, и в бутик… А чтобы как-то отблагодарить подругу за хлопоты и потраченное время, предлагала и ей присмотреть себе обновку и сделать ногти по последней моде.
– Я ведь все равно не так много трачу, – объясняла она Маше, не желая ставить ее в неловкое положение. – Сережа, наоборот, обрадуется. Его совесть мучит за девиц. Вот пусть и успокоится.
Так что своими разговорами разводными Маша сама же себе яму и рыла, сук пилила под собой. Но загадочна женская натура, что тут еще скажешь!
– Ты так всю жизнь просрешь!
– Это хорошая жизнь.
– И ты хорошая?
– Да. Я хорошая.
– Настоящей надо быть, на-сто-ящей! Не хорошей. А настоящей. А ты… тебя же просто нет.
– Я есть. И всё на мне держится. И я не могу уйти, я должна держаться сама и держать всё.
– Дууууура.
Запишите пропорцию: звездное небо, которое мы видим, относится к истинному Звездному Небу так же, как "Карта звездного неба" – к тому, что мы видим по ночам над головой.
Однажды совесть все-таки доела что-то в Сергее Иннокентьевиче, и он решил съездить на Майорку с женой и тещей. Маша немедленно подключилась к Вероникиным сборам – купальник, загар, пляжный костюм, стрижка – и поделилась заветной мечтой, не упоминая, естественно, о своих планах относительно Сережи. Да и что там за планы были? Так, пустопорожние мечтания, подруга – дороже.
