— шеф имел право на некоторые вольности в своих высказываниях.

***

«Главное Бюро Национальной Охраны уполномочено заявить следующее:

1. 30 августа имело место покушение на жизнь председателя кон­гресса Адама Гомо Сапиенса. В тот момент, когда председатель в своей машине проезжал через мост Одро, встречный семидесятитонный грузо­вик круто повернул на машину председателя, прижал ее к чугунным перилам и раздавил. Обезображенный и истекающий кровью председа­тель был доставлен в больницу, где врачи предпринимают все, чтобы спасти ему жизнь.

2. Задержанный водитель грузовика некий Рам, по происхождению рыжак, показал на допросе, что происшествие не было несчастным слу­чаем,— это было сознательное преступление. Рам выполнял приказ рыжацких заговорщиков. По распоряжению правительства Главное Бюро Национальной Охраны арестовало лидера рыжаков писателя Миро Пастуха и провело соответствующее дознание, после чего арестованный был немедленно предан суду Высшего Трибунала. Высший Трибунал признал Миро Пастуха виновным в подготовке заговора и покушения и приговорил его к смертной казни.

Приговор приведен в исполнение.

1 сентября».

***

Письменное заявление доктора Арта, руководителя Центральной клиники нейрохирургии, Тайному Государственному Совету.

В ответ на запрос Совета сообщаю: полную пересадку мозга интере­сующего Вас пациента можно осуществить только в том случае, если в распоряжении хирургов будет черепная коробка и тело абсолютно здорового человека. Причем мозг пациента должен быть пересажен в новую черепную коробку немедленно после того, как из нее будет уда­лен старый мозг. Сохранить мозг пациента в его прежней черепной ко­робке невозможно, так как она получила тяжелые травмы и мозг уце­лел только чудом. Невозможно сохранить и прежнее тело — оно изуве­чено непоправимо.

Относительно гарантий. Я гарантирую полное восстановление всех физиологических функций организма и сохранение личности пациента. Многочисленные опыты на животных, в том числе и на высших обезья­нах, показали, что данная особь сохраняет все свои индивидуальные свойства после того, как ее мозг пересажен. Это та же особь, только в другой оболочке. Но я повторяю еще раз, что для осуществления опе­рации нужен абсолютно здоровый человек (новая оболочка пациента), который должен быть живым до самого момента операции. Я не пред­ставляю, где можно взять такого человека, и сомневаюсь, что он най­дется. Нужен либо доброволец, согласный принести себя в жертву, либо человек, приговоренный к смертной казни. Но это отпадает, ибо по за­конам страны белокурый не может быть приговорен к смерти, какое бы преступление он ни совершил.

Мозг пациента может быть сохранен в течение только трех суток. Травмированная черепная коробка не позволяет рассчитывать на более длительный срок.

В. И. Арт, главный хирург и руководитель Центральной клиники нейрохирургии.

30 августа, 19 часов 15 минут.

***

30 августа, 22 часа 45 минут.

Особое решение Тайного Государственного Совета.

Мозг председателя конгресса есть достояние нации и страны. Су­ществует острая необходимость сохранить это мозг, ибо мысль предсе­дателя, его государственный ум незаменимы в современных условиях внутреннего положения страны и международной обстановки.

Тщательно обсудив этот вопрос и принимая к сведению заверения доктора Арта, что в дальнейшем он путем генетических изменений в организме ликвидирует рыжий цвет волос, а также прочие характер­ные черты рыжацкого типа, Совет постановляет:

1. Обязать доктора Арта произвести пересадку мозга председателя в черепную коробку приговоренного к смертной казни писателя Миро Пастуха.

2. Смертную казнь произвести в Центральной клинике нейрохирур­гии с полным соблюдением всех условий, необходимых для успешного осуществления операции.

3.Все вышеизложенное является строжайшей государственной тай­ной и не подлежит оглашению. Тот член Совета, который хоть в малей­шей степени нарушит особую секретность принятого решения, будет, несмотря на существующее в стране законодательство, приговорен к смерти.

***

... Ему приснилась степь. Бескрайняя, как изумрудный океан, весен­няя степь, и розовые тюльпаны на ней, куда ни глянь — розовые тюль­паны в нежной зелени трав. И солнце светило над степью, прозрачное и чистое, словно отраженное в голубой воде, еще не жаркое, легкое солнце. Он слышал неумолчный звон кузнечиков и вдыхал запахи тра­вы, сладкие, душистые запахи — в них еще не было сухой терпкости и полынной горечи лета. И блеяли овцы. Целые стада белых овец. Они катились по степи, как волны океанского прибоя, и ласковый ветер дул в лицо, и ржали лошади пастухов. Он тоже ехал верхом на лошади, не ехал, а плыл, плавно качаясь в войлочном седле, бросив поводья, и когда нужно было повернуть лошадь, он трепал ее по сухой и горячей шее. Рядом и впереди ехали другие пастухи — а то, что он сам пастух, он знал в этом сне,— рядом и впереди ехали другие пастухи в широко­полых войлочных шляпах и клетчатых рубашках, в холщовых шарова­рах, обутые в постолы из бараньей кожи. И на нем была такая же вой­лочная шляпа, и клетчатая рубашка — зеленая клетка на красной шер­сти,— и шаровары, и постолы, и фляга в войлочном чехле висела у него на ремне, и охотничий винчестер висел за плечами — все, как у других. Он был пастухом и гнал овец в сторону океана, к Синей реке...

Вдруг над степью метнулась тень громадной птицы, и овцы — белые волны на зеленой глади — повернули вспять, словно внезапно переме­нился ветер и погнал обратно валы прибоя. Пастухи пришпорили лоша­дей, и он тоже пришпорил свою лошадь, схватил левой рукой поводья, а правой стал снимать через голову винчестер. Птица — «аранга», что значит «небесный волк»,— делала широкие круги над степью. «Аранга! Аранга!» — кричали пастухи и скакали наперерез овцам, и он тоже кри­чал: «Аранга!» Птица улетела, и белые волны овец покатились к гори­зонту. И тут его кто-то окликнул: «Миро! Миро!» Это был женский голос, и услышав его, он круто повернул лошадь назад и привстал в стременах, и такое острое ощущение счастья заполнило грудь, что он задохнулся. И проснулся с этим ощущением. Сон забылся мгновенно, он не смог бы рассказать, что ему снилось, но ощущение еще жило в груди какие-то доли секунды. Незнакомое, никогда неизведанное ощущение счастья. Но вот пропало и оно, и ему стало страшно. Хотя он и не помнил, что