словосочетание — шел снег… Куда он шел? И зачем?

Она улыбнулась одними губами — потому что никогда не умела улыбаться глазами… Или умела раньше, но это было так давно, что теперь она и не помнила.

Дверь скрипнула, открылась, и Ирина, обернувшись, увидела его на пороге с подносом. Две чашки кофе. Два бокала. Бутылка вина… Букет соблазнителя, усмехнулась она про себя. Букет наивного дурака, потому что он думает, это он ее соблазняет. На самом же деле все обстояло не так.

Ирина все делает сама.

Он ей не нравился. Более того, вызывал стойкое отвращение своей худой и длинной фигурой — Ирина ненавидела тонких…

Он вызывал отвращение даже улыбкой — потому что глаза у него улыбались.

Ирина завидовала этой способности.

— С чего начнем? — спросил он, присаживаясь рядом и улыбаясь глазами.

«Ты мне не нравишься. Но я в тебе заинтересована. Это гораздо важнее… Я не маленькая, чтобы верить в любовь и симпатию… Жизнь надо строить».

Половина слов были не ее. Материнские. Но она никогда и не могла различить, где ее мысли, а где материнские… С детства.

Потому что так было положено. Во всем права была мать — а как иначе?

— С вина, — проворковала она, улыбаясь.

Он кивнул.

«Сейчас я напьюсь, и эта неловкость исчезнет, — подумала она. — Я забуду про то, что есть другой человек. Который ушел, но не дал мне свободы от себя… Я забуду о нем. Хотя могу ли я забыть о нем, пока он жив?»

«А смогу ли, когда его не будет в живых?» — тут же подумала она и невольно усмехнулась мрачно, отчего ее визави вздрогнул и посмотрел на нее озабоченно.

— Все… в порядке? — спросил он.

Его рука коснулась ее плеча и двинулась дальше, все ниже и ниже… «Даже это мое внезапное состояние этот козел расценивает как повод, — подумала Ирина, — впрочем, все они… одинаковые…»

Она была терпеливой. Она умела владеть собой. Она умела даже расслабляться, когда понимала, что этот человек в ее интересах…

Никто ведь о ней не позаботится. Только она сама…

Расставаться всегда тяжело, но, оказавшись в салоне самолета, Женя успокоилась. Она откинулась на спинку сиденья и заснула. А когда проснулась, самолет уже шел на посадку.

Она рассмеялась, представив себе лицо мужа. «Не ждали».

А потом — потом он схватит ее в охапку, закружит по комнате, и… К щекам прилила горячая волна. Что будет потом?

Она улыбнулась.

На улице уже стемнело. Таксисты и частники предлагали свои услуги. Из киоска неслась эта ужасная Верка Сердючка — Женя невольно сморщила нос.

«Здравствуй, родной город, — подумала она. — Вернее, «альма» родной».

В Москве по крайней мере ее не доставали попсой на улице. А здесь, в Саратове, город начинался с попсы. Продолжался ею же… «Все улыбаются — и народу нравится…»

Как это называл Сережка? «Агрессивное меньшинство». Он был убежден, что в Саратове все нормально с количеством интеллигенции. Ее больше. Потому что университет. Консерватория. Так что, по мнению Панкратова, с думающей публикой все было в порядке. Ее было большинство. Просто меньшинство было агрессивнее, чем в Москве. Таких утопических взглядов Женя не разделяла.

Она села в «десятку», к пожилому водителю. Оказавшись в тепле, совсем расслабилась. Теплая волна счастья затопила ее душу. «Я ведь и в самом деле счастливый человек», — подумала она.

Расплатившись с водителем, Женя вышла из такси. Остановилась перед домом, высоко задрав голову.

В окне горел свет. Панкратов был дома. Она уже сделала шаг по направлению к подъезду, но новая озорная мысль, посетившая ее внезапно, заставила Женю остановиться.

Она достала мобильник и набрала номер Панкратова. Он ответил сразу.

— Ну, как ты? — поинтересовалась Женя.

— Скучаю, — кисло отозвался он.

Ей ужасно хотелось рассмеяться. Она с трудом удержалась от такой глупости — разрушить сюрприз, который так долго готовила, глупеньким смехом… Нет, Женя продержится до конца.

— Бедненький, — вздохнула она, набирая код на двери. — Я тоже скучаю…

— Как родители?

— Нормально. Мама готовит стол. Папа ушел за хлебом…

Она врала вдохновенно и правдиво. Он ей поверил.

— Передай им поздравления и… Впрочем, чего это я. Позови мать, я сам…

— Нет, — испугалась Женя. — У меня мало денег на счете. Я все передам. Сам знаешь, покупать карту в Москве дороже…

Она уже поднималась по лестнице.

— Тогда целую тебя, — испугался Панкратов. — А то вдруг деньги закончатся, и я не успею тебя поцеловать… Я сам позвоню.

Она была уже у двери.

Стараясь не шуметь, тихонько открыла дверь. Дверь предательски скрипнула. Женя перепугалась, придержала ее. «Тише, — прошептала она неслышно, одними губами. — Пожалуйста, тише».

Сделав шаг, она едва слышно, не дыша, прикрыла дверь за собой, уже предвкушая, как сейчас напугает мужа, а потом они рассмеются и будут смеяться долго-долго, счастливые и любящие друг друга до сих пор.

И замерла на пороге.

Еще не сняв до конца сапог, она застыла как изваяние. Снежная фигура. Жена Лота.

Дверь в комнату была открыта.

В проеме двери Женя сначала увидела голую руку Панкратова. Он положил на столик трубку.

— Это моя жена, — сказал он кому-то и засмеялся. — Беспокоится, что я в одиночестве…

— Нехорошо обманывать, — укоризненно сказал другой голос, женский. Женщина потом засмеялась, а Женя так и стояла, не зная, что с ней. Почему она не может пошевелиться, закричать, заявить о своем присутствии…

«Может быть, мне все это снится?»

Но она знала — ничего ей не снится. В ее комнате была другая женщина. И не Женя преподнесла сюрприз своему мужу.

Это жизнь, та самая, еще пять минут назад казавшаяся ей счастливой и удавшейся, растянула накрашенные губы в язвительной ухмылке и ехидно произнесла: «Сюрпрайз…»

Глава первая

— Господи…

Она проснулась как от удара. На секунду ей показалось, что это взрыв. В приоткрытую форточку доносились голоса, шаги, шум проезжающей машины. Она приоткрыла глаза, еще не проснувшись, и тут же закрыла их снова. «Я не хочу просыпаться, — подумала она. — Мне не нужно просыпаться. Я не хочу видеть мир, ставший серым. Унылым. Безобразным. Это вообще больше не мир. Руины… Я погребена под ними заживо. Оставшееся до смерти время вполне могу позволить себе не открывать глаз. Потому что все равно вокруг меня только темнота…»

За окном падал снег, медленно, сонно и равнодушно. Где-то еще взрывались петарды, и Женя подумала, что она единственный человек на свете, которому больше всего на свете хочется, чтобы эти праздники кончились. Чтобы их и не было вообще… «Праздники кончились, давят елочный сок», — пели по