Мориц Юнна Стихи

Юнна Мориц

Стихи

x x x

Мое созвездье - Близнецы,

Моя стихия - воздух.

Меркурий, сердолик, среда

Приносят мне удачу.

И, как считают мудрецы,

Такой расклад на звездах

Что в среду или никогда

Я что-нибудь да значу.

Меркурий плавает во мгле,

А сердолик - в Тавриде,

А на земле - моя среда

Приносит мне удачу.

И в среду - я навеселе,

Я в среду - в лучшем виде,

Ах, в среду или никогда

Я что-нибудь да значу!

И если кто-нибудь отверг

В издательстве мой сборник,

Когда была я молода

И жизнь вела собачью,

Так значит, было то в четверг,

В четверг или в во вторник,

Ведь в среду или никогда

Я что-нибудь да значу.

Когда в один из прочих дней

Я стану легким светом,

Где в роге Млечного Пути

Пылает спирт созвездий,

Тогда я напишу ясней

Об этом же, об этом,

Откройся, третий глаз, прочти

Мои благие вести!

О СУЕТЕ СУЕТ

Не лей мне своего вина

Оно меня трезвит!

Ты недостаточно хмельна,

Хотя пьяна на вид.

А в звонком черепе моем

Такой гуляет хмель,

Что с ним вдвоем

Свое споем

И даже сев на мель!

Не потому я не напьюсь,

Что стыд - лежать в пыли,

А потому, что не боюсь

Остаться на мели.

А потому, что мой бокал

Ни разу не пустел,

И не хрусталь, а хмель сверкал,

Как бог того хотел.

Кто влил, тот знает для кого

И сколько - чтоб до дна!

Я пить не стану твоего

Трезвящего вина,

А потому что не указ

Мне планка суеты

И брать не стану напоказ

Столь низкой высоты,

А потому что не вкусна

Мне банка пустоты,

Я пить, любить и петь сильна,

Ведь я же умереть должна!

Не я бессмертна - ты!

Меняй как хочешь имена,

Ты - Суета Сует,

Ты недостаточно хмельна,

Хотя пьяна на вид!

Ты недостаточно хмельна,

Хотя на вид пьяна.

Я пить не стану твоего

Трезвящего вина.

x x x

Я не замерзла, эта дрожь

улыбки и полыни,

ей грош цена, но этот грош

в такой чеканят сини!

Допей вино и дай огня

все курят в этой чайной.

Не возвращайся без меня

в края, где наши тайны.

Ведь незаметный порошок

я сыплю с ворожбою

тебе не будет хорошо

с другими, как со мною:

не та у них нега и злоба,

и струны не те дрожат,

и мы это знаем оба,

пройдя этот скушный ад.

ПОСЛЕ ВОЙНЫ

В развалинах мерцает огонек,

Там кто-то жив, зажав огонь зубами.

И нет войны, и мы идем из бани,

И мир пригож, и путь мой так далек!..

И пахнет от меня за три версты

Живым куском хозяйственного мыла,

И чистая над нами реет сила

Фланель чиста и волосы чисты!

И я одета в чистый балахон,

И рядом с чистой матерью ступаю,

И на ходу почти что засыпаю,

И звон трамвая серебрит мой сон.

И серебрится банный узелок

С тряпьем. И серебрится мирозданье.

И нет войны, и мы идем из бани,

Мне восемь лет, и путь мой так далек!..

И мы в трамвай не сядем ни за что

Ведь после бани мы опять не вшивы!

И мир пригож, и все на свете живы,

И проживут теперь уж лет по сто!

И мир пригож, и путь мой так далек,

И бедным быть для жизни не опасно,

И, господи, как страшно и прекрасно

В развалинах мерцает огонек.

ТЕ ВРЕМЕНА

Ему было семь лет.

И мне - семь лет.

У меня был туберкулез,

А у бедняги нет.

В столовой для истощенных детей

Мне давали обед.

У меня был туберкулез,

А у бедняги нет.

Я выносила в платке носовом

Одну из двух котлет.

У меня был туберкулез,

А у бедняги нет.

Он брал мою жертву в рот,

И делал один глоток

И отмывал в церковном ручье

Мой носовой платок.

Однажды я спросила его,

Когда мы были вдвоем:

- Не лучше ли съесть котлету в шесть,

А не в один прием?

И он ответил: - Конечно, нет!

Если в пять или в шесть,

Во рту остается говяжий дух

Сильнее хочется есть.

Гвоздями прибила война к моему

Его здоровый скелет.

У меня был туберкулез,

А у бедняги нет.

Мы выжили оба, вгрызаясь в один

Талон на один обед.

И два скелетика втерлись в рай,

Имея один билет!

ВОР

Зимой сорок третьего года

видала своими глазами,

как вор воровал на базаре

говяжьего мяса кусок

граммов семьсот

с костью.

Он сделал один бросок

и, щелкнув голодной пастью,

вцепился зубами в мякоть

и стал удирать и плакать.

Караул! Мое мясо украли!

вопить начала торговка,

на воре сплелась веревка,

огрели его дубиной,

поддели его крюком,

дали в живот сапогом,

схватили его за глотку,

а он терзал и заглатывал

кровавый кусок коровы.

Тут подоспел патруль

и крикнул торговкам:

- Сволочи!

Вас и повесить мало!

Дайте ребенку сала!

Выпучив лютый взгляд,

оторопела свора

и разглядела вора:

вор на карачках ползал,

лет ему было десять,

десять или двенадцать,

слезы его и сопли

красного были цвета.

Бабы перекрестились:

- Господе Иисусе,

зверость на нас нашла!

Стали сморкаться, плакать,

вору совать капусту,

луковицу, морковку,

круг молока замороженного.

Но вор ничего не взял,

только скулил, скулил,

только терзал, терзал

кровавый кусок коровы.

Зимний пылал закат,

когла его уводили

в патрульную караулку.

Он выбросил кость на дороге,

ее подняла торговка

и прилепила к мясу,

которое продавала,

кость была мозговая!

Кушайте на здоровье...

ЗАБЫТЫЕ МЕЛОДИИ

Сажали мы картошечку

На третий год войны,

Нашли мы в ямке брошечку

Неслыханной цены:

Горел там яхонт в золоте,

Заморский изумруд,

За эту прелесть в городе

Продуктами берут!

В коробочке сафьяновой

Мы всю ее нашли,

Богачке Колбасьяновой

С три короба сплели:

"Жила царица в Персии,

Носила платье клеш

И по семейной версии

Любила эту брошь.

Однако, плача глазками,

Сняла ее с груди,

Когда наш прадед ласковый

Сказал: - Прощай! Не жди!"

Богачка Колбасьянова

Надела платье клеш,

Богачка Колбасьянова

Схватила эту брошь,

Дала из масла лесенку,

Из хлеба табурет

За брошечку, за песенку,

За наш голодный бред!

Юнна Мориц

---------

В ЧАС РАССВЕТНЫЙ

Под этим снегом спит моя земля,

моя трава и мой цветок заветный.

Как волны за бортами корабля,

сугробы наплывают в час рассветный.

Фонарь во мгле мерцает маяком,

и мачтою скрипит под ветром тополь...

Переплываешь сквер одним рывком,

захлебываясь вьюжистым потоком.

И в этой зыбкости, в болтанке штормовой,

ведя за ручку сонного ребенка,

ты задеваешь звезды головой,

чтоб знал, как хорошо с тобой, как звонко,

как ничего не страшно, как светло,

как нежно, как таинственно, как свято!..

Как сердце высоко твое цвело

над снеговыми безднами Арбата...

Как пело, как серебрянно мело,

как весело, как плавно вы летели,

как сердце высоко твое цвело

и