еще раз увидеть «Сатира», пока его не увезли обратно в Италию.
Аньес предложила его проводить — так будет проще, сказала она, чем объяснять, где стоит «Сатир». Они миновали множество залов и коридоров, поднимались по эскалаторам, Пикассо то мерз, то обливался потом, каблучки Аньес звонко цокали по мраморным плиткам пола. Он молча шел за ней, низко опустив голову и ничего не замечая на своем пути, глубоко погруженный в себя и свои мысли.
— Сюда! — указала Аньес и тут же исчезла.
Пикассо вошел в скудно освещенный зал.
Со всех сторон его окружали обнаженные изваяния высотой чуть больше его роста. По контрасту со снедавшей его тревогой они показались ему поразительно спокойными. Редкие посетители переговаривались вполголоса, смущенные торжественностью места. Затем он увидел Алису. Она сидела на стуле спиной к нему, скрестив ноги и высоко держа голову. Замерев в полной неподвижности, она разглядывала зеленоватого и бесстыдно голого демона, пляшущего для нее одной, — полумужчину, полуженщину. Он едва сдержал крик ужаса и в этот миг, пронзенный с ног до головы ударом сродни разряду электрического тока, вдруг понял с той же ясностью, с какой мы все сознаем, что когда-нибудь умрем, что эта женщина всегда будет от него ускользать — к сатирам и скульптурам, к словам и каменным шевелюрам, к немецким похоронам и комнатным путешествиям. Ее не зря назвали Алисой. Ее судьба — делить существование с теми, кого нет, с теми, кому все равно. Он будет вечно вращаться вокруг нее, тяжеловесный и зримый, как она кружит вокруг статуй, близких, но недоступных. Он подумал о Франсуа Канторе и выбежал вон из музея, едва не сбив по дороге Аньес Прут. Впрочем, он ее не заметил. Задыхаясь, он влетел в ближайшее бистро.
— Кружку пива.
Он позвонил Куаньяру, одновременно сминая в кармане адресованный шефу конверт с рапортом об отставке. Его коллега наводил порядок в кабинете, убирая рождественские украшения. За окном кафе сияло солнце, по площади сновали туристы, слышался смех. Как на пляже. Пикассо закрыл глаза, в последний раз увидел Алису, залпом допил пиво и вышел на улицу. Здесь он расправил пошире грудь, чтобы набрать как можно больше воздуха. Сел в машину и почувствовал себя безнадежно живым и безгранично счастливым: несмотря на пробег в двести тысяч километров, она все еще заводилась с полоборота.