совершенно изменившейся. Не только внешне.
— Не могу представить, что все это со мной действительно произошло, — сказала она мне, когда мы обедали с Лоренсом Коллинсоном в перерыве между утренним и вечерним заседаниями суда. — Возможно, событий было столько, что я стала бессердечной. Как вы думаете?
— Нет. Вы ведь почти все время ходили под морфием. Помните? Это вас и спасло. Притупило чувства. Не употребляйте больше наркотиков, и прошедшее останется лишь смутным сном. Но если захочется живо и ярко все вспомнить — что ж, стоит только принять…
— Нет, никогда! Хватит! — сказала она. — Не приму, даже если лишу вас удовольствия снова меня лечить… Он прямо-таки наслаждался, — обернулась она к Лоренсу, — проклинал меня, насмехался, чем только не грозил, а в конце, по-моему, даже пытался соблазнить. И если я вас временами шокирую, то надо винить его: он оказал на меня дурное влияние.
Она, судя по всему, действительно оправилась.
Лоренс засмеялся вместе с нами, но глаза у него остались холодными. Кажется, он считал, что я в самом деле оказал на нее дурное влияние.