ковали клинки в станах у Шэно, соберет он большое войско и пойдет на хана войной, свергнет его власть и сам в Золотых горах править будет. А если не он сам, то его потомки — так обещала она, его молодая жена, а он ясно видел в ней колдовскую силу и верил уже во всем.
Улыбнулся князь, про жену вспомнив, потянулся туда, где она лежала — и пустое, холодное место ощутила рука. Вскочил Шэно — нет рядом супруги. «Обманула!» — забилась мысль. Представилось, что уже приехали воины жужани, перебили всех в стойбище и вот-вот придут сюда — на миг раньше успел он пробудиться…
Спрыгнул с ложа князь, откинул полог над ложем — пусто и бедно в доме, как всегда. Зола в очаге остыла, казан пуст, давно не было в нем похлебки. Ни богатых ковров, ни подарков — ничего, словно дурной сон. На полу нашел Шэно свою шубу, натягивая ее, кинулся к двери — вдруг увидит у коновязи дорогого коня солнечной масти, вдруг здесь еще вчерашние гости! Не верилось ему, что вмиг он все потерял.
Выскочил на снег и зажмурился от яркого света. Солнце вставало и заливало холм. Мягкий, спокойный падал снег, и падал он, верно, всю ночь: замело и холм, и тропу к плавильне, и в стойбище все пути. Один в белом поле стоял Шэно — ни коней, ни гостей. Только от самого его порога, ясно различимая на белом снегу, пролегла к лесу цепочка свежих волчьих следов. От самого его порога… Стоял князь, на следы эти глядя, и уже никаких мыслей не было у него в голове.
— Кёкбёрю, — еле слышно, одними губами пробормотал Ашина. — Голубая волчица. Кёкбёрю…
© 1996 — 2013 Журнальный зал в РЖ, «Русский журнал»