высокого роста, в глухой черной одежде с головы до пят. Такую не испачкаешь сажей. И волосы черные. Глаза внимательные, не добрые, но и не злые. Свете стало неуютно от его взгляда.

— Ты дочка новых хозяев дома? И зовут тебя Света? Опасное имя! Слишком близко к Огню. Честно говори — хотела растопить печку?

— Я печку топить совсем не умею… — Света растерялась, не зная, хорошо это или плохо.

— Папа, не смотри так, ей же страшно!

— Ни капельки! — обманула Света.

— Как, разве ты не знаешь волшебных слов: загнётка, поддувало, колосники? — не унимался магистр.

— Не-а!

— Ну и хорошо. Коли не врёшь!

— У вас есть йод? — Света вспомнила про царапину.

— Что это?

— Который щипается. Я немножко оцарапалась. Сама…

Магистр провёл над царапиной рукой в черной перчатке. Рана затянулась.

— Здорово, так моя мама умеет — подует, и сразу не больно! А почему у вас перчатка только на правой руке?

— Любопытная! Всё тебе скажи… Там ожог, страшно смотреть. Но ты храбрая девочка, не выдаёшь друзей, — магистр улыбнулся, взглянул на Ильку. — Есть хочешь? Садись за стол. Только скажи правду — вкусно или нет!

Света так проголодалась, что не заставила себя упрашивать, просто набросилась на еду, хотя это, конечно, неприлично. Попробовала одно, потом другое… Каша и котлеты хорошими не бывают, вам любой ребёнок скажет. Но вот клубника, конфеты, шоколад! Всё было пресным и невкусным, как таблетка.

— Ну что, понравилось? — подмигнул Илька.

Света никак не могла признаться, что еда невкусная! Иначе подумают, что невоспитанная:

— Я без хлеба не могу, — и это было чистой правдой.

— Что такое хлеб? — удивился Илька.

— Вот! — Света вынула из кармана завёрнутый в фольгу пирожок.

Магистр встал, посмотрел на пирожок и резко крикнул:

— Кобольд!

Откуда ни возьмись, со свистом разрезая воздух, влетел маленький носатый человечек, совсем черный. Невероятно ловкий и проворный, он запрыгнул на люстру и, раскачиваясь, кривляясь, представился Свете:

— Великий мастер ордена летучих гномов — хранителей огня, его волшебное безобразие…

— Брысь с люстры! — погрозил магистр. — Что безобразие — и так видно! Не бойся, девочка. Это раньше Кобольд был злым горным духом. Теперь простой домовой, хранитель очага.

«Его безобразие» потянулось, раскачалось и по-кошачьи плавно соскользнуло с люстры прямо на стол.

Одетый в угольно-черный кафтан, Кобольд имел вид самый обыкновенный, волшебный. На левом боку сверкала рубиновым огнём раскалённая кочерга. За каблуками сапожек крутились, разбрасывая тоненькие искры, колёсики огненных шпор.

— Поздоровайся, — шепнул Илька.

Света робко протянула руку и тут же отдёрнула — хохотун горяч, как раскалённые угли.

— Кобольд, там хлеб! — магистр показал на пирожок.

Кобольд кивнул, направил сверкающую кочергу на пирожок, как шпагу, и пискляво выкрикнул:

— Гном и молния!

Из кончика «шпаги» выстрелил синеватый зигзаг, пирожок вспыхнул и превратился в настоящий уголёк. Запахло подгоревшим тестом…

— Зачем он это сделал? — удивилась и обиделась Света.

— Привыкай к нашей еде, — магистр грустно посмотрел на кашу.

— Здесь страшно. Я хочу домой! Меня мама ждёт.

— Помнишь вспышку огня, когда открыла печку?

— Да…

— В этом огне сгорело всё, что было с тобой раньше. Теперь придётся жить здесь.

— В ненастоящем холодном городе? Ну, вот еще! — Света изо всех сил старалась не испугаться. — Здесь одиноко и неуютно. И вообще, знаете, что моя бабушка говорит?

— В сказке хорошо, а дома лучше! — Кобольд показал черный язык, подпрыгнул и снова повис на люстре.

— Да… Откуда ты знаешь?

— Подумаешь! Все бабушки так говорят.

— Я пойду обратно в башню, молнии помогут вернуться домой. А там… что-нибудь придумаю, чтобы снова стать большой.

— Илька, раз девочка не верит, что навсегда осталась в сказке — покажи ей Круглую Башню.

* * *

Потайным ходом из замка Илька со Светой вошли в башню. Она оказалась… пустой. Кирпичной пещеры — печки в старом доме — как не бывало. В темноте курлыкали голуби. Узкие ступени вели вдоль стен на головокружительную высоту, на самый верх башни, к двери на чердак.

К стенам прислонены полированные камни разной формы и величины. От них шел неяркий матовый свет, похожий на дневной, хотя уже давно стемнело.

— Где же дом, где печка?

— Иногда кто-то входит к нам через Круглую Башню, но никому не удавалось вернуться назад.

— А дверь наверху?

— На чердаке лежат петарды.

Тут в башню, кувыркаясь, влетел Кобольд, и началась потеха. Первым делом он пробежался по ступенькам вверх, и оттуда запустил в зеркальный камень молнию из шпаги-кочерги. Огненные зигзаги прыгали от одного камня к другому. Тот, в который попадала молния Кобольда, становился пламенно — ярким.

— Это огненные зеркала, — объяснил Илька. — В каждом доме есть такое, только маленькое. Когда темно, от него идёт свет. У одних «зеркала» ярче, у других тусклее. Смотря сколько тепла в самом человеке. И еще есть легенда — зеркала рассыплются золой, когда в них отразится «умеющий вернуться». Тот, кого отпустит Круглая Башня.

Света подбежала к одному зеркалу, заглянула в другое… Нет, ничего не видно. Зато в одном месте между зеркалом и стеной была щель, в которую можно просунуть руку.

Она вспомнила мамину историю про девочку и нос, но было поздно — вдвоём с Илькой зеркало сдвинули в сторону, и из ниши посыпались лёгкие слоистые камешки с серебристо — синим отливом. Некоторые — отполированные до зеркального блеска.

— Ох ты, нашли… — Кобольд подлетел, начал собирать камешки обратно в тайник, но они только больше рассыпались по полу. — Прячьте скорей! Меня магистр потушит, если узнает про…

— Про уголь? — и Света подняла маленький камешек. В нём ярко засветились тёмно-синие прожилки: — Я догадалась, из чего сделаны зеркала! И картины в Гончарном Замке. Знаешь, как уголь хорошо горит?

— Еще бы не знать! Отдай, отдай мой уголёк! — прыгал и плакал Огненный Гном. — Весь уголь мой! Этот — древесный, тот — каменный. Сердце моё греет! Отдайте, прошу вас…

— Ну что, выдадим магистру? — поддразнила Света.

Илька кивнул:

— Обязательно! Если Кобольд не скажет правду — почему остановилось время и как его расколдовать?

Огненный Гном подоткнул кулачком немытую угольно-черную щеку и пригорюнился — то ли всерьёз, то ли для вида. Кто же сразу сознаётся, что хочет раскрыть секрет…

— Ох, и жалко мне вас, детки, так жалко! И себя тоже. Я ведь мог смотреться в пламя, как в зеркало. Зажигать в очагах дрова, разлетаться искрами, когда