отошёл после вчерашнего?

— Наверное.

— Но принёс?

«Какая забота», — подумал Тойве, передавая «работодателю» реферат и переписанные лекции.

— Салют! — к ним подошла Ната, и Радован тут же полез её целовать, далеко не целомудренно, и не слишком она сопротивлялась, хотя пробормотала что-то вроде «здесь же люди!».

Тойве передёргивало, но лицо его, как всегда, осталось бесстрастным. И почему хорошие девушки влюбляются не в тех парней?

— Где ты видела здесь людей?

Это Радован так шутит. За что и получил от Наты оплеуху, лёгкую и невесомую. Лживо-ненастоящую. Это она для порядка его осадила, потому что сыну политика неприлично подобное говорить. Она заботилась о его репутации. Они с Радованом даже одеты были почти одинаково. Вот дерьмо.

— Тойве, это на тебе «ДиЖю»? — спросила она, переводя тему. — Так дорого!

А что? Хочешь много получить, надо сначала себя выгодно продать. Тойве был очень стильным ботаном, в брендовой одежде и хорошей обуви. Он был дорого выглядящим ботаном, чёрт возьми. Потому что все утверждения, что главное — внутреннее содержание, а внешность не важна — это самая большая ложь. По одежде встречают, по одежде провожают. Если к хорошей одежде прилагается ещё и приятная внешность, хорошая фигура, манеры и речь, ну и мозги, — то в их обществе ты будешь на высоте. Или хотя бы на плаву. Внешность — это необходимый ресурс для удачной карьеры, для удачной женитьбы, для удачного бизнеса. И Тойве в этот ресурс очень много вкладывал. Он был сочувствующим метросексуалом, мать их. Он хорошо выглядел, он дорого одевался, у него были отполированы ногти, у него была стильная причёска, и отбеленные ровные зубы, и красивая улыбка. Его женщины, однако, утверждали, что Тойве — сухарь и зануда. Занудный метросексуал, мать их. Да, обаянию и харизме ещё предстоит научиться. Время есть. Пока что он работал на отцовскую гордость — хорошие оценки, никаких алкоголя-сигарет — упаси Боже — наркотиков и разнузданных вечеринок. Отцовская гордость. Твоя жена с каким-то Иакимом сейчас, отец.

* * *

— Что ты здесь делаешь? — спросила Хана.

Её, в отличие от любовника, словно и не волновало ружьё, она села на стол, представляя себя более выгодно, более соблазнительно. Будто ещё чего-то хотела от супруга.

— Что я здесь делаю? Это я должен спрашивать, хотя… — Маркус махнул ружьём на кровать и отвратные ранункулюсы. — Спрашивать тут не о чем. У сына вашего поинтересуйся, что я здесь делаю. И особенно поинтересуйся, откуда он знает.

— У нашего сына, — прошипела Хана. — У нашего!

— У нашего? Нет, родная, у вашего. Если ты, конечно, не спала с кем-то помимо этой гусеницы! Или… ты спала?

Хана запустила в Маркуса бокалом, от которого тот, впрочем, успел увернуться. Женщина яростно, в исступлении высказывала мужу, куда ему следует пойти, и где она его видела. Признаться, несмотря на возраст и то обстоятельство, что лучшие её годы всё же прошли, обнажённой выглядела она очень и очень, так что Маркус, да и Иаким, залюбовались. И потому до Иакима не сразу дошло, и лишь затем он прервал её выкрики своим тихим вопросом: «У нас есть сын?»

Ситуация всё же была крайне анекдотична и в таких случаях, наверное, принято говорить: «повисла неловкая пауза». Глядя на одутловатое, бледное лицо Иакима, рогоносец расхохотался, не опуская, правда, оружия. В результате он неловко нажал на курок, и раздавшийся выстрел стал большой неожиданностью для всех. Пустая бутылка разлетелась вдребезги.

— Ты дебил? — закричала Хана.

— Люблю тебя, родная, — Маркус сел за стол, прислонив к нему ружьё.

Иаким смотрел на него с опаской и всё норовил спрятать голову в кокон из одеяла. Того и гляди, у него отрастут глаза на рожках, и он превратится в улитку. Слизняк.

Какое-то время они сидели молча, представляя собой, наверное, весьма абсурдное зрелище. Маркус силился вновь раздуть в себе пламя ярости, но вид обнажённой женщины этому почему-то не способствовал. Он выразительно и оценивающе её разглядывал.

— Ненавижу, — прошипела она.

— Зачем тогда вышла замуж?

— Ненавижу!

— Тебя застрелить?

— Давай, стреляй!

Иаким откашлялся.

— Эгхм, господа, — сказал он. — Ну что вы, право. Давайте будем вести себя цивилизованно.

— Смотрите-ка, говорящая гусеница! — Маркус ткнул пальцем в его сторону. — Можно сдать его зоологам за приличные деньги!

— Попрошу без оскорблений! Какое право…

— Ты спал с моей женой, недоделок, вот моё право! И вот эта двустволка — тоже моё право!

— Перестаньте угрожать мне… нам… убийством! Вы ничего нам не сделаете. Вы сами уже мертвы!

— Какой умный… Нет, родная, что ты в нём нашла? Налей мне выпить.

Хана налила супругу вина, хотя по виду её можно было подумать, что она испытывает огромное желание плюнуть в бокал. Маркус залпом осушил бокал и даже закашлялся.

— Хорошее вино.

* * *

Успехи в учёбе стоили Тойве не менее дорого, чем забота о внешности. Он не помнил, когда отдыхал, когда ходил в кино, или просто смотрел фильмы дома, или гулял с друзьями по вечерам. Отец был, как это называется, — мелким клерком, и дослужился до должности мелкого начальника какого-то мелкого отдела. Оплачивалась должность соответственно мелко. Отец, как ни старался, не скопил даже малого состояния. Никто и звать его никак. И будучи никем, тянул за собой сына. Тойве не помнил, требовал ли отец от него когда-либо хорошей учёбы, ругал ли за плохие оценки, за разнузданное поведение, за позднее возвращение домой. Нет, нет и нет. Он только гордился, чтоб его, но ничего, ни-че-го не требовал. В жёсткие рамки своей жизни Тойве загнал себя сам, стремясь что-то изменить, подняться чуть выше той скромной отцовской квартиры, и той студии, принадлежавшей раньше матери, и где теперь жил он сам, и где его мать с вроде-Иакимом откровенно предавались разврату. Он никогда бы не признался вслух, но это давило. Давило и топило. Отцовская гордость, одинокая студия, вроде-Иаким, чиновничье вороньё, что-то постоянно от него требовавшее, что-то проверяющее. Анализ ДНК, этот чёртов анализ ДНК, который портил ему существование, чёртов вроде-Иаким, откуда он вообще взялся?

Помнится, отец водил Тойве к психологу, дескать «мальчик очень замкнут, плохо сходится со сверстниками, чересчур зациклен на учёбе, крайне болезненно воспринимает неудачи». И психолог о чём-то спрашивала, заставляла писать какие-то тесты и смотреть на идиотские картинки. «Понимаете, — это психолог, она так и говорила с придыханием. — Понимаете, у мальчика имеет место подсознательное желание оправдать своё существование». И не нужно на него давить, и отец не давил, не