три минуты дерево начисто было обобрано, а полоски овса вытоптаны…

Утром озлобленный Трофим пришел с топором и под корень срубил яблоню.

Так была отомщена Фульда.

Хуторская школа

В гражданскую войну стало еще голодней. Отец не появлялся дома по две-три недели. Лишь иногда с кондукторами товарных поездов он присылал то деньги, то кусок сала, то мешок жмыхов. Жмыхи подсолнуха были жесткими и колючими, но по вкусу напоминали пересохшие пряники.

Мальчишки ломали большую плитку на мелкие куски и с удовольствием сосали и грызли их.

Анна говорила, что она надеется только на огород, и ежедневно заставляла мальчишек полоть и поливать грядки, на которых росли лук, морковь, свекла, брюква и репа. Кроме того, у нее было целое поле картофеля.

Осенью с юга стала доноситься артиллерийская пальба, похожая на далекий гром. Соседка приглушенным голосом сообщила Анне, что на Питер с английскими танками и пушками идет генерал Юденич. Слухи были не напрасными. В один из дней местные власти и учреждения спешно погрузились в вагоны, собранные в один эшелон, и покинули городок. На путях не осталось даже маневрового паровоза.

На несколько часов городок как бы замер, вслушиваясь.

Обычно в двенадцать часов раздавался сиплый гудок лесопилки, но и он замолк в этот день.

После обеда по улицам промчались конники белогвардейской разведки. И когда с высокой колокольни Покровской церкви стали видны отряды, вступавшие на окраины по трем дорогам, зазвонили колокола.

По Покровскому проспекту на белых конях гарцевали знаменосец и два трубача. Мальчишки, увязавшиеся за ними, видели, как на церковной площади попы, купцы и бывшие царские чиновники встретили белую армию с хоругвями и преподнесли на блюде хлеб и соль.

Часть конников ушла дальше, а часть осталась за железной дорогой. Во двор к Громачевым на постой вкатились полевая кухня и два крытых фургона.

Увидев солдат с погонами, Анна велела мальчишкам молчать, ничего не говорить об отце. Сама же приветливо вышла к белогвардейцам, показала им, в каком колодце вода лучше, и открыла свой ледник. Солдаты перетащили туда две свиных туши, бочонок с соленой рыбой и кадушки с капустой.

Тотчас задымила походная кухня, и повар стал готовить ужин. Ездовой и Анна помогали ему. Вскоре запахло тушеным мясом и кашей. Во двор цепочкой пошли солдаты с манерками и котелками.

Повар оказался не скупым: он и Анне наполнил кастрюлю гречневой кашей.

Анна позвала мальчишек ужинать. Те явились на кухню, но за стол не сели.

— Не будем есть белогвардейскую еду, — сказал Ромка.

— Вот глупыши. А вам не все равно, чья она? Лишь бы сытной была, — сказала Анна и, попробовав кашу, добавила:

— Вкуснятина!

Мальчишки же, насупясь, продолжали стоять у стенки. Их упрямство рассердило мачеху.

— А ну, садитесь без разговоров! — приказала она. — А то я вас сейчас вместо гречневой — березовой угощу.

Ее угрозы никогда не были пустыми. Чтобы избежать затрещин, братья не спеша вытащили из ящика стола деревянные ложки и стали есть с таким видом, точно давились сухой кашей, хотя она была разваристой и приятной на вкус.

Насытясь, Анна бросила ложку и строго приказала:

— Съесть все до дна, чтобы крупинки не осталось. Противно смотреть на этих сычей! Для них стараются, услуживают всякой швали, а они тут еще фанаберию показывают. Если и я так надуюсь — подохнете от голода.

За глаза Анна ругала нежданных постояльцев, а при них улыбалась и готова была угождать. Вечером она даже сбегала к соседке Нюре за самогоном, который выменяла за кусок сала, полученный от повара.

Уложив ребят спать, Анна подсела к выпивавшим солдатам и пела с ними песни. Их громкие пьяные голоса мешали мальчишкам уснуть.

— Отец приедет — все расскажу, — шепнул Ромка брату. — Пусть знает, какая она.

На другой день белые с утра стали сгонять жителей к высокой железнодорожной насыпи. Было объявлено, что здесь казнят большевистских агитаторов, оставленных красными.

Мальчишки, прибежавшие к месту казни, с насыпи наблюдали за приготовлениями.

Схваченных агитаторов привели босыми, в окровавленных рубахах. Внизу у насыпи их поджидал священник в сверкающем на солнце облачении. Красные отказались исповедоваться и отвернулись от него.

Священник отошел в сторону, и тотчас же перед большевиками выстроились солдаты с короткими кавалерийскими винтовками. Офицер громким голосом принялся зачитывать приговор, но один из красных агитаторов перебил его и обратился к толпившимся жителям.

— Граждане… Советские люди! — закричал он. — Не верьте белым псам. Они продались мировой буржуазии. Смотрите, все у них английское! За тридцать серебреников распродают Россию. Травите и убивайте из-за угла предателей золотопогонников…

Договорить ему не дали. Грохнул винтовочный залп. И когда пороховой дым рассеялся, все увидели, что трое красных корчатся на земле.

Женщины завизжали, в голос заплакали.

Агитатор, который не закончил речь, уперся руками в землю, пытаясь подняться. Но его повалил навзничь новый трескучий залп.

Из ропщущей толпы послышались выкрики:

— Живодеры! Убийцы!

Обозленные солдаты принялись прикладами разгонять толпу. Мальчишки перебежали на другую сторону полотна, скатились с насыпи вниз и бегом припустились домой.

Белогвардейцы не долго бесчинствовали и пьянствовали в городке. Ночью повара и ездового подняли по тревоге. Со стороны вокзала донеслась частая пальба. Она приближалась. Солдаты в такой спешке запрягали лошадей, что забыли захватить с собой продукты из ледника.

— Не зря я им прислуживала — пожива осталась, — радовалась утром Анна. — Капусты и солонины на всю зиму хватит.

Отец приехал не сразу, а лишь после того, как разгромленную под Петроградом армию Юденича прогнали за кордон в Эстонию. Он привез трофейных белых галет, два солдатских ранца, обшитых кожей, и букварь.

— Ну, мальчуганы, вам пора уже в школу, хватит лоботрясничать, — сказал отец. — Вымойтесь как следует и оденьтесь в чистое. Пойдем к учителю.

Анна принарядила мальчишек, и они вместе с отцом пошли в школу, которую все называли «хуторской».

Деревянное, вытянутое здание школы находилось почти у края леса. Оно желтело среди красноватых стволов высоких сосен.

У крыльца Громачевых встретила толстая сторожиха с подоткнутым подолом. Она мыла коридор.

— Вам к господину директору надо… Они в учительской, — сообщила старуха и, расстелив у порога мокрую тряпку, добавила: — Только