В гостиной лежали тяжелые гантели.
— Извините, что помешал вам укреплять здоровье.
— Ничего. Я на здоровье не жалуюсь. В свои пятьдесят два к врачам обращаюсь лишь за справкой для загранкомандировок.
— Где вы работаете?
Он взял со стола бумажник, достал визитную карточку и протянул мне.
«Василий Петрович Гриндин. Международный отдел ВЦСПС».— Хотите кофе? — Не откажусь. В кухне была стерильная чистота. На тумбе стояла красивая кофеварка «Эспрессо». Гриндин включил ее. — Чем вам милиция не угодила, Василий Петрович? — спросил я. — Среагировали бы на мои сигналы, и не было бы такого утра, как сегодня, — ответил он, подавая мне чашку кофе. — С тех пор как у Надежды Андреевны поселился этот бородатый бездельник, наш покой, мягко выражаясь, нарушился. Жена подтвердила бы мои слова, но она сейчас в санатории. Пьянки, гулянки до утра, причем все начинается, когда нормальные люди уже отгуляли свое. Одно слово, богема. А ваши товарищи не среагировали. Не среагировали, и все тут. А следовало бы среагировать. Как там у вас говорят? Профилактика преступления. — Гриндин по-светски отглотнул горячий кофе и так же бесшумно поставил чашку на блюдце. — Простите, как, вы сказали, ваша фамилия? — Бакурадзе. — Я не знал, что в московском уголовном розыске работают грузины. — Не все, далеко не все. Чудесный кофе. Спасибо. — Бразильский. Привез неделю назад из Рио-де-Жанейро. Вы не были в Рио? — Не доводилось. Когда вы в последний раз звонили в милицию? — Месяца полтора назад. — Почему сегодня ночью не позвонили? — Не видел смысла. Я же вам сказал, на мои звонки милиция не реагировала. Вот вам и результат. Этот подонок убил прекрасную женщину в расцвете сил… — Вы разрешите осмотреть вашу квартиру? — Осматривайте, если вам надо. Собственно, меня интересовала одна спальня, так как она примыкала к квартире Комиссаровой, точнее к единственной комнате Комиссаровой. Спальня была обставлена белой мебелью в стиле Людовика. На полу лежал белый пушистый ковер. Я опешил от этой белизны и остановился в дверях, опасаясь переступать порог. — Входите, входите, — сказал Гриндин. Я вошел в комнату с сознанием, что вхожу в чужую спальню, неловко и осторожно ступая, чтобы не помять белый ковер. Здесь даже телефонный аппарат был белым. В такой спальне и любовь должна быть белой. Господи, как надо любить жену, чтобы с такой старательностью и вкусом обставить комнату, где проходит ночь, подумал я. — Разрешите позвонить? — Пожалуйста, пожалуйста. Я набрал номер Комиссаровой и, услышав голос Хмелева, сказал: — Подвигай что-нибудь. — Понял, — ответил Александр и стал двигать стул. Слышимость через смежную стену была хорошей. — Следственный эксперимент, так сказать? — усмехнулся Гриндин. — Проверяете меня? — Себя, Василий Петрович. Вы ошибаться можете, мы — нет. — Для пущей важности я добавил: — Не имеем права. Мы перешли в гостиную. Гриндин взглянул на часы. Он торопился на работу, а я задерживал его. Но мне надо было выяснить, какой у него сон — крепкий или чуткий. — Посочувствуешь вам. Впрочем, если вы не спите так, как я. У меня соседи тоже шумные. — То есть? — Меня пушки не разбудят. — Я сплю чутко, и слух у меня отменный. Совершенно определенно могу различать звуки за такой стеной, особенно если не сплю. Да, да. Сегодня ночью я долго не спал. Читал. Я имею обыкновение читать на ночь. Не берусь утверждать с абсолютной точностью, но в районе двух я слышал за стеной крик. Непродолжительное время. Потом все затихло. Я подумал, что бедняжка, избитая пьяным подонком, заснула. Действительно, заснула. Только вечным сном. И не верьте вы ни одному слову этого негодяя. Он, конечно, прикидывается ягненком и утверждает, что не убивал Надежду Андреевну, что его не было дома. Действительно, его не было дома, но только часа полтора. В половине двенадцатого он проводил гостей, а в начале второго вернулся. Я видел собственными глазами, как он уходил, видел с балкона, и слышал собственными ушами его шаги по комнате. Он имеет обыкновение ходить по квартире в уличных туфлях. Вот так-то. А теперь извините, мне пора на работу.