вылетела золотистая оса и недовольно закружила, агрессивно жужжа, над его головой. Щенок возмущенно затявкал, но это только раззадорило скандальную осу. И тогда он пустился бежать. Но оса была упрямой и недовольной: она никак не отставала. Она все же ухитрилась ужалить его прямо в лоб. Щенок заскулил и припустил быстрее.

Он остановился только у кустарников, запаленно дыша и тонко повизгивая, в голове было жарко, как в печке. Щенок, поскуливая, полез сквозь заросли. Но тут раздался страшный треск, и рядом, круша все на своем пути, проломился лось, раскидывая ветвистыми рогами податливые кусты. Щенок, забыв про боль, снова бросился бежать невесть куда. А тут еще из норы выскочил барсук и принялся злобно сопеть. «И что они все меня донимают?» — негодовал щенок, испуганно перескакивая через поваленное дерево. Он так молниеносно выскочил на большую поляну, что даже на время растерялся от неожиданности, что лес резко окончился. Он, осматриваясь, удивленно замотал головой. Перед ним лежала небольшая деревня. За домишками, крытыми соломой, широкой лентой петляла река, правый берег которой утопал в стене камышей; иногда встречались песчаные отмели, начинавшиеся с пологих берегов. По глади реки чинно плавали гусята, а по отмелям бесшабашные ребятишки ловили рубашками рыбу.

Щенку захотелось пить, и он отправился к воде. Идти надо было через деревню. Вечерело. Большое красное солнце уже зацепилось за верхушки дремучего леса. А по земле пролегли сочные длинные тени от избенок и деревьев.

Он забрел на карду. Одинокий теленок, стоящий возле деревянного корыта, с каким-то безразличием посмотрел на него, всем своим видом говоря: «Ты кто такой и откуда взялся?», и решительно мотнул головой, как бы отмахиваясь от докучливого соседа. Глухо звякнуло на его шее ботало.

Щенок подпрыгнул мячиком и носом ударился в него. Странная железка вдруг возмущенно сказала: Дон, дон. Щенку понравился этот звук, и он снова подпрыгнул и услышал звон, который издавало простое коровье ботало.

В это время заскрипели воротца карды, и небольшой мальчуган, щелкая кнутиком, загнал корову. Щенок, увидев его, стремглав бросился бежать в дыру под сараем. Мальчишка засмеялся и бросился за ним.

— А я думаю, кто тут хулиганничает? Ну-ка, идем ко мне, собачка, — стоя на коленях перед отверстием, уговаривал он затаившегося в нем испуганного кутенка.

Щенок, любопытно урча, высунул голову. Мальчишка, поглаживая его по голове, выудил из норы. На карду в это время вошел худенький невысокий старик в непромокаемом плаще и, вешая чабанский кнут на стену сарая, живо поинтересовался:

— А это еще откельва такой зверь? Вроде бы не нашенский? У нас таковых отродясь не водилось, — и сворачивая самокрутку, продолжил удивленное гадание: — У Поздняковых навроде есть, но помесь дворняги с лайкой; и она еще вроде не щенилась? А этот, знамо дело, приблудный! Но откель? До ближней станции верст двадцать с гаком, с совхоза никак не могет быть — там река, о-го-го какая широкая, так что это тоже отпадает. Но откель же он? — еще раз недоуменно проговорил старик, пыхая самокруткой.

Мальчишка, почесывая щенка, начал взахлеб рассказывать, как он с ним познакомился:

— Понимаешь, диду, он в ботало носом тюк, а потом еще раз как прыгнет и опять: Дон-дон. А ему как нравится! Он еще раз приготовился прыгнуть, а тут я подоспел, вот, — улыбнулся парнишка. — А мы его никому не отдадим, он нашенским будет. Ведь мы его нашли, а значит — нашенский, правда, диду?

— Ну, если никто не спытает, значит, наш, а коль спытают, значит, не наш, — философски рассудил старик и назидательно присоветовал: — Давай, Никитка, тащи его домой да напои утрешним молочком, чай, изголодался, блуждая по чужим покутам.

Никитка, схватив кутенка в охапку, радостно припустил домой. Там напоил его молоком с размоченным хлебом и принялся придумывать ему кличку.

— Я назову тебя Жучкой или Тарзаном, как собаку у Тиховичей. Или нет, я назову тебя…

Он неожиданно вспомнил о том, как кутенок играл с боталом.

— Да! Да! — восторженно вскрикнул мальчишка. — Ты сам себя назвал, тебя же зовут Дон. Ха-ха! Дон, Дон! — закричал он, радостный, на всю избу.

А тот, кого назвали Доном, лежал на лавке и осоловелыми от сытости глазами с интересом наблюдал за кричащим русоволосым сорванцом. Вошел старик с ведром надоенного молока.

— Ты чего блажишь, Никитка? — спросил он, ставя ведро на лавку. — Аль в абликацию выиграл?

— Его Доном зовут, — открыв весело рот, сообщил деду сорванец.

— А ты откельва знаешь, как его зовут, али сам сочинил?

— Он сам себя назвал, — обиженно возмутился Никита. — Помнишь, я тебе рассказывал, как он в ботало звякал: дон-дон. Вот так его и зовут.

— Хитро, ну пущай так зовут, — согласился старик и, скинув плащ, стал зажигать лампу. — Давай поснедаем, уж сумерки на дворе. — Он высыпал из кирзовой сумки вареные картофелины и репчатый лук.

— Диду, мы его никому не отдадим, он наш, он к нам пришел, — горячился мальчишка. — Он будет с нами скотину пасти. Хорошо, диду? — неугомонный Никитка все выклянчивал собачку, нарезая хлеб на стол.

— Ладно, ладно, угомонись, — успокаивал дед, ополаскивая руки над ушатом.

А Дон, намыкавшийся за сутки, утомленно спал, твердо зная, что вернулся наконец-то домой после очень долгой разлуки. Тут все ему было знакомо: и деревня, и старик, и мальчишка, и даже большое дерево за окном.

А во сне приходили к нему военный с белокурой женщиной, незнакомые лица, потом страшилище с рогами и пушистый барсук. Он даже во сне не верил этому и потому спал беспокойно; нет-нет да подрагивал его черный хвостик да черные ушки.

Схватка со смертью

Сколько себя помнил Никита, он всегда жил с дедом Михайло. Безрадостно сложилась жизнь у мальчишки. Еще до его рождения погиб, ловя на выпасе коня, его отец.

Через два года после его появления на белый свет померла от болезни сердца его матушка. Дед Михайло, отец матушки, завернул его в тулуп и привез на саночках из соседнего села.

— Ничего, — успокоил он соседку, — Бог даст, вы тянем такую оказию. А куды мы денемся-то? — хорохорился он, вытирая проступившие слезы.

И стали они тихо-мирно жить-поживать да добра наживать. Летом дед пас по найму деревенскую скотину, собирал грибы, орехи, ягоды, готовил к зиме. В огородике у дома выращивал капусту, огурцы, помидоры и зелень. Дед еще ложки, плошки вырезал из липы, на базаре в большом селе продавал, и денег хватало, как он говаривал, «на шило и мыло, и на одежку». Жили небогато, но по миру с поклонами и нищенской сумой не ходили. И внук завсегда был при деде.