смутившись, поспешно выпрыгнул из клети.
Однако никто не засмеялся.
Молоденькая стволовая, похожая в своем мокром, блестящем от воды резиновом плаще с капюшоном на моряка в шторм, стала устанавливать деревянные щиты в клети. К ней подошел Дед.
— Ты вот что, Фрося! — негромко сказал он. — Просигналь-ка в машинное отделение: пусть осторожно качают. Поняла? Как людей… — прибавил он и невольно подумал при этом: "Вот так и меня скоро… как старую лошадь…" Но тут же испугался: не вслух ли подумал? В последнее время с ним это случалось. Он оглянулся: рядом никого не было. Неподалеку, в группе шахтеров, стоял Бобыль. Тяжко опираясь на свою суковатую палку, Дед пошел к нему.
— Слыхал я, на конный двор уходишь? — спросил он, чтобы спросить что-нибудь.
— Да, выходит так… — виновато отозвался Бобыль.
— А может, в шахте останешься? Работу найдем.
— Нет, Глеб Игнатович. Не приходится…
— Заработки на конном дворе не те, что в шахте.
— За этим я не постою.
— Вот как? — покосился на него Дед. — Ну-ну! Так я скажу, чтоб тебя с Чайкой поставили на подвозку крепежного леса. Там — ничего, там — заработаешь…
— За это спасибо вам, Глеб Игнатович!..
Фрося отбила сигналы в машинное отделение: четыре удара — люди! Двухэтажная клеть вздрогнула, дернулась, сначала опустилась вниз, а потом плавно пошла вверх. В последний раз мелькнула морда Стрепета и исчезла. Стрепет уехал на-гора…
— Гуляй, Стрепет! — тихо проговорил Вася вслед.
Больше никто ничего не сказал, — молчание лучше и полнее всего выражает чувства мужчин.
Через несколько минут клеть вернулась. Теперь была очередь Чайки. Бобыль ехал на-гора вместе с нею. Ему это было разрешено в виде исключения: Чайка — лошадь смирная, послушная коногону, она в клети не заскандалит.