кровожадными глазищами. Без синего же стекла веки мистера Кобермана были плотно смежены.
А вот туловище мистера Кобермана…
Его ночная сорочка растворилась. Тут все дело было в синем стекле. Или, может, в самой одежде, или в том, что она была надета на мистера Кобермана. Дуглас вскрикнул.
Сквозь стенки желудка мистера Кобермана было видно, что там у него внутри!
Внутри он был весь сплошной. Или почти весь, потому что, приглядевшись, можно было разобрать очертания каких-то странных фигур.
Ошеломленный, Дуглас простоял в раздумье минут пять, на ум пришли синие, красные, желтые миры, которые, существовали бок о бок, подобно разноцветным стеклам, окаймлявшим большое белое прозрачное стекло на лестничной площадке. Цветные стекла, бок о бок, разные миры. Так вот почему он разбил окно.
— Мистер Коберман, просыпайтесь!
Молчание.
— Мистер Коберман, где вы работаете по ночам? Мистер Коберман, где вы работаете?
Потянуло легким ветерком, затрепетала синяя занавеска.
— В красном мире? Может, в зеленом или в желтом, а, мистер Коберман?
Все было подернуто синей стеклянной тишиной.
— Я сейчас, — сказал Дуглас.
Он спустился на кухню, вытянул большой скрипучий ящик стола и достал самый большой и самый острый нож.
Сжимая его в руке, Дуглас прокрался в прихожую, снова поднялся на второй этаж, тихонечко открыл дверь в комнату мистера Кобермана, вошел и прикрыл ее за собой.
Бабушка была занята тем, что пробовала пальцем корочку пирога, когда Дуглас вошел на кухню и положил на стол нечто. — Бабуль, это что? Она посмотрела поверх очков. — Не знаю. Нечто было квадратное, вроде коробки, и упругое. Ярко-оранжевого цвета. Из него торчали четыре трубки квадратного сечения. От него шел странный запах. — Ты когда-нибудь видела такую штуковину, ба? — Нет. — Так я и думал. Дуглас оставил предмет на столе и вышел из кухни. Через пять минут он вернулся и принес еще что-то. — Ну, а вот это? И положил на стол ярко-розового цвета цепь с лиловым треугольником на конце. — Не мешай, — отмахнулась бабушка, — цепь как цепь. Когда он пришел в третий раз, у него были заняты обе руки. Кольцо, квадратик, треугольник, пирамида, прямоугольник и много-много еще всякой всячины. И все гибкое, эластичное, словно из студня. — Это еще не все, — сообщил Дуглас, складывая предметы на стол. — Там, где я взял эти, их еще полным-полно. — Ну, хорошо, хорошо, — сказала бабушка, давая понять, что ей не до него. — А ты была неправа, бабушка. — Насчет чего? — А насчет того, что все люди изнутри одинаковые. — Порешь тут всякую чепуху. — Где моя копилка? — На камине, там, где ты ее оставил. — Спасибо, — сказал Дуглас и потопал в гостиную за копилкой.
В пять из редакции вернулся дедушка. — Деда, давай поднимемся наверх. — Давай. А что там такое? — Хочу тебе кое-что показать, не очень приятное, но будет интересно. Дед усмехнулся и последовал за внуком в комнату мистера Кобермана. — Бабушке говорить не надо, ей не понравится, — предупредил Дуглас. И распахнул дверь. — Смотри. У деда отвисла челюсть.
Последующие несколько часов Дуглас запомнил на всю жизнь. Над обнаженным телом мистера Кобермана склонился судебный врач с ассистентами. Внизу бабушка все спрашивала кого-то: — Что же там происходит, наверху? Дедушка качал головой и говорил уже который раз: — Я увезу Дугласа в долгое путешествие, лишь бы он позабыл эту отвратительную историю. Какая мерзость! — Почему мерзость? Что в этом мерзкого? Мне совсем не страшно, — недоумевал Дуглас.
Судебный врач поежился и сообщил: — Коберман мертв. С ассистента градом лил пот. — Вы видели все эти штуковины в кастрюлях с водой и завернутые в бумагу? — Да, видел. Это ужас, ужас! Патологоанатом снова склонился над телом мистера Кобермана. — Ребята, обо всем этом лучше помалкивать. Это не убийство. Мальчишка совершил благодеяние. Одному богу известно, чем бы это могло обернуться, если бы не он. — Что же такое этот Коберман? Вампир? Монстр? — Может быть. Не знаю. Нечто… нечеловекоподобное. Доктор скользнул пальцами по шву. Дуглас гордился своей работой. Ему пришлось здорово потрудиться. Он внимательно наблюдал за бабушкой и запоминал. Иголка с ниткой и все такое. Короче, Дуглас обработал Кобермана под стать тем несчастным цыплятам, которых потрошила бабушка. Чистая была работа. — Я слышал, мальчик говорил, что Коберман был жив и после того, как из него было выпотрошено все это. — Доктор кивнул в сторону треугольничков и пирамидок, плававших в кастрюлях. — Был жив, подумать только! — В самом деле? — Да. — От чего же тогда он отдал концы? Доктор вытянул из шва несколько ниточек. — Вот от чего… — сказал он. Под солнцем холодно блеснуло наполовину обнажившееся сокровище: шесть долларов и шестьдесят центов серебром, покоившихся в груди мистера Кобермана. — Сдается мне, что Дуглас очень разумно поместил свой капитал, — сказал доктор, поспешно зашивая обратно «начинку».
Бабушка была занята тем, что пробовала пальцем корочку пирога, когда Дуглас вошел на кухню и положил на стол нечто. — Бабуль, это что? Она посмотрела поверх очков. — Не знаю. Нечто было квадратное, вроде коробки, и упругое. Ярко-оранжевого цвета. Из него торчали четыре трубки квадратного сечения. От него шел странный запах. — Ты когда-нибудь видела такую штуковину, ба? — Нет. — Так я и думал. Дуглас оставил предмет на столе и вышел из кухни. Через пять минут он вернулся и принес еще что-то. — Ну, а вот это? И положил на стол ярко-розового цвета цепь с лиловым треугольником на конце. — Не мешай, — отмахнулась бабушка, — цепь как цепь. Когда он пришел в третий раз, у него были заняты обе руки. Кольцо, квадратик, треугольник, пирамида, прямоугольник и много-много еще всякой всячины. И все гибкое, эластичное, словно из студня. — Это еще не все, — сообщил Дуглас, складывая предметы на стол. — Там, где я взял эти, их еще полным-полно. — Ну, хорошо, хорошо, — сказала бабушка, давая понять, что ей не до него. — А ты была неправа, бабушка. — Насчет чего? — А насчет того, что все люди изнутри одинаковые. — Порешь тут всякую чепуху. — Где моя копилка? — На камине, там, где ты ее оставил. — Спасибо, — сказал Дуглас и потопал в гостиную за копилкой.
В пять из редакции вернулся дедушка. — Деда, давай поднимемся наверх. — Давай. А что там такое? — Хочу тебе кое-что показать, не очень приятное, но будет интересно. Дед усмехнулся и последовал за внуком в комнату мистера Кобермана. — Бабушке говорить не надо, ей не понравится, — предупредил Дуглас. И распахнул дверь. — Смотри. У деда отвисла челюсть.
Последующие несколько часов Дуглас запомнил на всю жизнь. Над обнаженным телом мистера Кобермана склонился судебный врач с ассистентами. Внизу бабушка все спрашивала кого-то: — Что же там происходит, наверху? Дедушка качал головой и говорил уже который раз: — Я увезу Дугласа в долгое путешествие, лишь бы он позабыл эту отвратительную историю. Какая мерзость! — Почему мерзость? Что в этом мерзкого? Мне совсем не страшно, — недоумевал Дуглас.
Судебный врач поежился и сообщил: — Коберман мертв. С ассистента градом лил пот. — Вы видели все эти штуковины в кастрюлях с водой и завернутые в бумагу? — Да, видел. Это ужас, ужас! Патологоанатом снова склонился над телом мистера Кобермана. — Ребята, обо всем этом лучше помалкивать. Это не убийство. Мальчишка совершил благодеяние. Одному богу известно, чем бы это могло обернуться, если бы не он. — Что же такое этот Коберман? Вампир? Монстр? — Может быть. Не знаю. Нечто… нечеловекоподобное. Доктор скользнул пальцами по шву. Дуглас гордился своей работой. Ему пришлось здорово потрудиться. Он внимательно наблюдал за бабушкой и запоминал. Иголка с ниткой и все такое. Короче, Дуглас обработал Кобермана под стать тем несчастным цыплятам, которых потрошила бабушка. Чистая была работа. — Я слышал, мальчик говорил, что Коберман был жив и после того, как из него было выпотрошено все это. — Доктор кивнул в сторону треугольничков и пирамидок, плававших в кастрюлях. — Был жив, подумать только! — В самом деле? — Да. — От чего же тогда он отдал концы? Доктор вытянул из шва несколько ниточек. — Вот от чего… — сказал он. Под солнцем холодно блеснуло наполовину обнажившееся сокровище: шесть долларов и шестьдесят центов серебром, покоившихся в груди мистера Кобермана. — Сдается мне, что Дуглас очень разумно поместил свой капитал, — сказал доктор, поспешно зашивая обратно «начинку».