«децепешники», живущие в интернатах или допущенные в лоно семьи, оставались обыкновенными людьми при самом продвинутом уходе. К восьмидесяти годам и самые успешные из них старели, даже умирали.

— У наших золушат энцефалограммы не похожи ни на что, — обмолвился как-то наш врач-патронавт, Савва Сторожевский. Тогда я не дал ему развить рассуждение, возмутившись прозвищем. Нежеланные принцы и принцессы, которые оказались не нужны своей родне и не привились к чужому стволу — вот что это означало на языке косных масс. И напрасно, оказывается, не дал: Савва мигом просёк, что сказал лишнее, и больше таких откровенностей не допускал. Нет, мы, конечно, сами поневоле были знатоки продвинутой транскраниальной аппаратуры. Но ведь надо ещё наловчиться интерпретировать всякие там ауры, биотоки, ментальные кривые и разного вида импульсные частоты!

И да, мы с Ялиной и наше ближайшее звероокружение, начиная с Тагора и кончая Кирой, мамушкой-кормилицей, только и делали, что ломали голову над смыслом происходящего. Кира в который раз соединяла в цепочку факты: нефть как застывшая информация — с одной стороны, излучение Припяти как фон для всякого рода мутаций — с другой; яблоня как связующее звено между верхним и нижним мирами и яблоко как средство передачи всех влияний через турий организм и турье молоко. Тагор вспоминал одну популярную викторианскую пьесу под названием «Питер Пэн», где собака воспитывала детей, пока заглавный герой не сманил их в Волшебную Страну. Типа того что наша девочка тоже обитает в иномирье.

В общем, выходило так, что поневоле замкнутый в себе мозг нашего ребёнка и других подобных ему старательно искал выходы вовне и находил — в вымысле. В иномирье. В виртуальности.

А ведь человечество купалось в виртуальности куда более, чем все предшествующие поколения, вместе взятые.

— Други, вы что, хотите сказать, что Ксана и ей подобные не только ходят в эйфон как к себе домой, но и живут там внутри? — говорил я. — Прямо по Нуну, Азимову и прочим.

Мой скептицизм продержался ровно до тех пор, пока я не зашёл однажды к дочке и не увидел вокруг ее ложа цветное мерцание…

…Окружённая буйным народом арена где-то в Мадриде или Мехико. Танец матадора и быка — правдивый во всех деталях вплоть до самой мельчайшей. Пахнущий смесью острого пота, пыли, цветов и железа. Отточенный наподобие шпаги или бандерильи, без капли крови и не имеющий целью убийство, но виртуозно балансирующий на грани жизни и смерти. Крылом взлетает алая мулета, острые солнечные блики ложатся на кончики рогов… да, огромного тура. Зрелище, настолько отвратительное для наших православных, что они ухитрились поставить ментальные заглушки на большую часть каналов восприятия.

А тут сквозь все гребли прорвалась вешняя вода и захлестнула берег.

— Ялина. Кто-нибудь. Идите ко мне, — тихонько проговорил я. Но всё-таки спугнул — картина померкла, цвета и запахи ушли.

Когда я рассказал жене, она покачала головой:

— Знаешь, что говорил Сергей? Он подозревает, что наши дети — это модемы, связанные круговой порукой. Огромные порталы, через которые проходит знание, важное для них всех. Каждый из детей платины ищет то, что для него насущно, и передаёт остальным. А мозг каждого из них — он подобен Клубку.

Вот именно. По аналогии с детьми индиго, увлечение которыми пошло на спад ещё в прошлом веке, наших питомцев и питомиц уже давно стали именовать детьми платины, не подозревая о том, что они…

Они — вот это самое и есть. Цветы великого века информации. Живой суперкомпьютер, по большей части обслуживающий сам себя. Скрытое сокровище, поначалу принятое как балласт: я помнил смысл слова «платина»: серебрецо или серебришко. Не годно ни ювелирам, ни оружейникам — лишь чеканщики фальшивой монеты подмешивали его в золото щедрой рукой.

Я тоже вспомнил. Как погружались в тогдашний интернет ребятишки прошлого века, насколько быстрее взрослых усваивали умение навигации в пространствах мечты. Как могли сутками не есть, не пить и не спать. И насколько всё это было непостижимо для их отцов и матерей.

— Но наша дочь ест и пьёт. Мы же поим Ксеню этим самым молоком, больше ничего она не переваривает, — промямлил я в полной растерянности. Неуместное замечание, однако…

— Все силы земли, — ответила жена. — Это не очень научно: скажи я раньше, ты бы, пожалуй, не поверил. Обыкновенно эти картины прячутся внутри её тела, но иногда до них можно даже дотронуться.

Хитрая у меня жена, однако. И коварная.

Так мы на старости лет получили малую толику счастья.

Оно возросло оттого, что наша принцесса-Золушка, как бы пройдя некий забитый снегом и льдом перевал, найдя там нечто заветное и вернувшись обратно, начала потихоньку оттаивать. Теперь её тело не казалось полумёртвым — оно дарило нам теплоту и источало радужные краски, неведомые звуки и ароматы. Иногда вокруг её простертого на белой ткани тела вставали скалы, очертаниями подобные храмам: их вершины несли на себе луну, изъязвленную кратерами, и плыли в зеленоватом сиянии. Или то было море, одетое голубоватым солнечном свете: подобия гигантских катамаранов с серебристыми парусами ныряли с гребня одной волны на другую, на их спинах, подобных слоновьим, высились ажурные башни, смуглый народ суетился вокруг, подбирая снасть, и витали запахи неведомых пряностей. Или прирученные леса, над которыми разум Ксаны парил, подобно орлице: листва была похожа на пластинки орихалка или червонного золота, стволы тех деревьев, что выросли рядом с поляной, понизу окованы нарядными браслетами хижин. Широкие дороги медленно шествовали, раздвигая пространство этого феерического мира и неся на себе процессии, блистающие парчой и рыцарским доспехом.

— Такого не может быть на нашей Земле, — говорил я.

— Откуда тебе знать, пане Михал? — спрашивал Тагор. — У человеков нет памяти крови.

— Наверное, это космос, — задумчиво говорила Ялина. — Я ведь тоже не видывала такого. Космос или первая ступень Рая.

— Тогда, может быть, наши дети — это не просто единый виртуальный мозг? — размышлял я вслух. — Но ядро обещанной Вернадским ноосферы?

И ещё одно заметила прежде всего Ялина, а потом мама-Кира. Они ведь обе были женщинами.

— Ксанка прямо-таки насыщает воздух вокруг себя любовью, — говорила моя супруга. — Оттого и видения стали такие насыщенные и яркие.

— Любовь? К кому?

— Может быть — тому, кто передаёт ей и через неё эти картинки. Или к собратьям и посестрам. А может быть — ко всему бытию. Думаю, мы скоро узнаем. И разве это так важно?

От таких разговоров мы совсем забыли время от времени подключаться к эйфону.