соображает, как с кем держаться, недаром ему недавно бросили на совещании в ЦК: «Непонятно, почему Алексей Семеныч в промышленности командует, ему бы по иностранным делам — в ведущие дипломаты». Пинегин рассмеялся, вспомнив эту язвительную реплику, — министр посмотрел на него с недоумением.

— Ответственная задача, — сказал Пинегин в раздумье.

— Ответственная, — отозвался министр. — Нельзя нам дальше без солидного увеличения продукции твоего комбината. — Он добавил, откидываясь в кресле: — Ты понимаешь, Иван Лукьяныч, не вам одним понадобится показывать, на что способны: вся страна будет вас строить!

— «Вся страна»! — хмуро возразил Пинегин. — А разве и раньше не вся страна нас строила? На других надейся, а сам засучивай рукава — вот мой жизненный принцип, ни разу пока не подводил.

— Принцип хороший, — согласился министр. Он видел, что внутренне Пинегин уже примирился с тем, что, начав осуществлять дорогой ему проект, он взвалит себе на плечи неслыханно тяжелую ношу. «Вскоре гордиться станет, что считают его достойным этого сложного задании, он ведь такой», — размышлял министр.

Они стали обсуждать, что нужно сделать в самое ближайшее время, потом условились о совместной поездке в Госплан.

У двери министр вспомнил еще об одном:

— Награждать тебя собираются, Иван Лукьяныч. Будем праздновать сорокалетие твоей трудовой деятельности.

Пинегин уже слышал, что его юбилей собираются отмечать высокой правительственной наградой. Он не принадлежал к тем, кто ищет в знаках отличия смысл жизни, но упоминание о предстоящем чествовании было приятно. Он пошутил:

— Что-то вас не награждают. А начальство — сидите выше, глядите дальше.

— Не кресло же мое начальственное награждать! — отшутился министр. — А так — за что? Живу в столице рядом с театрами и музеями, не в твоих диких горах, по улицам езжу в автомобиле, и хочется пройтись пешком — временя нет. А что у тебя кабинет пообширней и пообставленней моего столичного, — это только мы с тобою знаем.

Пинегин улавливал горечь в словах министра. Конечно, министр ему не завидовал, он, как и Пинегин, не слишком ценил внешность, — дело было глубже. Они познакомились тридцать лет назад, вместе кончали Промакадемию, на одном строительном объекте начинали хозяйственную деятельность: Пинегин — начальником строительства, более молодой по годам министр — главным инженером. Все знали, что он без охоты, скорее даже с опаской, шел на министерскую работу и на нынешнем своем высоком посту часто с сожалением вспоминал о прежней суматошливой и энергичной жизни производственника.

Пинегин проговорил дружески:

— А ты взамен совнархоза бери крупное предприятие, ну хотя бы наш комбинат. Я с удовольствием пойду к тебе в главные инженеры, как ты когда-то у меня… Ругаться, конечно, будем, да разве сейчас мы с тобой не ругаемся?

2

Обратная дорога в Ленинск выпала нелегкая: по всей трассе бушевал циклон, то один, то другой аэродром отказывался принимать самолеты. Пинегин ругался с диспетчерами, требовал, чтоб ему показывали текст запросов по радио, вставлял туда словечки: «Невзирая на погоду», «При малейшей возможности». Это противоречило правилам, по с ним не спорили, его все знали, разговаривали с ним улыбаясь, качали головой: ну и старик, энергии у него на двух молодых, еще останется! Но и его энергии не хватало, чтоб улучшить погоду, чуть ли не на каждом пункте приходилось терять то день, то ночь, а за Воркутой сидели сутки.

Зато в воздухе Пинегину было хорошо. Внизу простирался необъятный край, дикий, необжитой Север — сперва на сотни километров тайга, черная на белой земле, потом пятна и залысины лесотундры, границы двух миров, и, наконец, его, Пинегина, мир, великая тундра — снег, только снег, ничего, кроме снега. Смотреть было нечего, кругом все было однообразно бело, но Пинегин не отрывался от окна, снова и снова вглядывался в эту давно изученную панораму — вспоминал, рассчитывал и мечтал.

Если бы можно было связать в цепочку разрозненные мысли Пинегина — скорее даже образы, чем размышления, — то они составили бы яркую картину: историю развития гигантского промышленного предприятия, историю его, Пинегина, жизни за последние пятнадцать лет.

Пинегин появился в Ленинске в годы войны, в самый трудный период строительства комбината, когда один за другим срывались сроки ввода в эксплуатацию основных цехов. Фронт требовал продукции, из Москвы летела телеграмма за телеграммой, вслед телеграммам прилетел Пинегин с предписанием — ломать все препятствия, не считаться ни с чем, пустить заводы. Это было чрезвычайное поручение, Пинегина посылали на полгода, он и сам не ожидал, что задержится дольше. Вышло по-иному: заводы были пущены, но Пинегин остался в Заполярье.

Расцвет промышленного района на Крайнем Севере по-настоящему начался с приезда Пинегина. Дело было не в нем одном — десятки тысяч людей трудились рядом с Пинегиным на клочке дикой земли, им помогали другие области страны. Но в производительной силе коллектива, создавшего комбинат, энергия и воля Пинегина были очень весомым элементом — это знал о себе он сам, это знали о нем и другие.

Однако развитию возглавляемого Пинегиным промышленного района был положен обидный предел. Природа, фантастически одарив этот дальний уголок земли рудными и энергетическими богатствами, забыла снабдить его коксующимися углями. Единственное скудное месторождение, небольшой угольный пласт, разрабатывалось чуть ли не со всех сторон, но его не хватало. Печи металлургических заводов задыхались от недостатка кокса. И уже с первых месяцев своего житья на Севере Пинегин стал задумываться над этим нелепым несоответствием. Легкомысленная природа напутала, как она обычно и везде путала; им, людям, нужно было поправлять ее нерасчетливость.

Война еще грохотала у Берлина, все силы бросались на восстановление разрушенного, а Пинегин внес в правительство рапорт о радикальном расширении комбината. Непосредственное начальство — старый друг Алексей Семеныч — с досадой отмахивалось от несвоевременного проекта, но Пинегин упрямо бил в одну точку. Он перенес спор в высшие инстанции: его поддержали в ЦК, рапорт обсудили на министерской коллегии, постановили разработать проектное задание, провести изыскательские работы.

Тогда, сразу после заседания, министр сказал сердито:

— Доволен? А я тебе предсказываю: только через двадцать лет доберемся до этой проблемы. Пока лишь загрузим специалистов, которым и более срочных заданий хватает…

Пинегин внушительно возразил:

— Ладно, бабушка одна тоже