Петрович увидал звезды. Их было много — тысячи светящихся точек, миллионы. Никогда раньше он не видал столько звезд. Они дрожали, описывая круги. Затих ветер, и замолкло море. Что это произошло, что в мире все остановилось, а звезды стали видны днем? Это — конец или начало?

Елена Матвевна уже давно искала мужа. Она сбежала вниз, там его не было. Она побежала назад, думая, что он, может быть, вернулся кружным путем. Беспокойство охватило ее. Она останавливалась на дороге и звала. И ей показалось, что кто-то слабо ответил ей. Она обогнула скалу и увидала, что Петр Петрович сидит на камне, прислонившись к скале, голова его повисла, а тело сползает к земле. Она кинулась к нему и обхватила его своими слабыми руками. Он открыл глаза, с трудом набрал воздуху в задыхающийся рот и тихо сказал:

— Умираю, Елена.

Он хотел улыбнуться и в улыбку вложить прощанье, любовь и привет всему, что он оставлял, но и на улыбку не хватило сил. Только чуть вздрогнули углы губ, и тело его обвисло на руках Елены Матвевны.

Он не слыхал, как она закричала. Он не слыхал, как пришли люди и, сняв перед ним шапки, отнесли его наверх, в белую дачу. Он не слыхал, как причитала и плакала Елена Матвевна, как кто-то послал телеграмму детям и сослуживцам и как пришли соболезнующие ответы. Он не слыхал, как Елена Матвевна жаловалась всем, что не успела купить ему очки, и он так и читал до самой смерти, плохо разбирая даже крупную печать, — как будто это было важно еще теперь. Впрочем, и она знала, что это не важно, она, в сущности, плакала совсем о другом — о том, что роднило ее с покойным таким простым, живым и последним воспоминанием.

Петра Петровича положили у окна. В окно видно было море. Оно все шло и шло, волны неслись, как войско, как неисчислимая армия, блестя на солнце шлемами, и казалось, что крайние — фланговые — идут так быстро, даже бегут, и передовые разбиваются одна за другой, а в это же время центр вовсе не движется, — но это только казалось так, на самом деле море шло всею огромною непостижимою своей величиной.

1928