грязью и химикатами, и жизнью, выкорчеванной из-под лика солнца. Я взял еще одну горсть и выпил. Но во рту по-прежнему было сухо.
«Где я?» ― подумал я, как будто один только вопрос сможет принести ответ. Я поднял глаза. В небе мерцали звезды, но их свет не отражался в зеркальной поверхности воды. Черноту, словно пятно гнили, что расцвело на перевязанной ране, марал многоцветный вихрь.
― Значит, Око Ужаса не отпускает меня, ― сказал я самому себе, всматриваясь в саднящую ночь. От меня во все стороны тянулся мир скачущего пламени и разбитого камня. Где-то вдалеке гремели орудия, на горизонте то и дело расцветали подрагивающие взрывы. Доспехи, черные, как от огня, тяжким грузом давили на плечи. Неподалеку валялся расколотый, еще дымящийся посох. Я закрыл глаза и снова увидел лицо Магнуса, и ощутил рев варпа, что унес меня от того лица.
Изгнание: последние слова, сказанные моим отцом, слова, которые преследовали меня с тех пор, как я выпал из варпа. Секунды стали годами, а годы ― секундами. Я прошел ослепительно-яркие огонь, свет и лед. И все это время последние слова отца преследовали меня, а с ними осознание того, что Рубрика закончилась неудачей, а вместе с ней и я.
Гордыня ― последний из грехов ― находит нас везде. Всех нас.
Я снова потянулся к воде и заметил, что за мной наблюдают. Мне следовало ощутить их приближение, следовало услышать их мысли и прочесть следующие движения еще до того, как они появились здесь. Но я не смог. Мой разум походил на заключенный в черепе камень. Их было пятеро. Доспехи ― цвета охры и подсохшей крови. От оружия отражался свет Ока. Я посмотрел на них, держа руку на полпути ко рту, позволяя воде вытекать сквозь пальцы. Они долгое время изучали меня, а затем один из них заговорил. Его голос походил на скрежет песка на зубах. ― Кто ты, явившийся в наши владения? «Кто я?» ― подумалось мне. «Я ― Ариман»,― пришла мысль, но прозвучала как крик, угасающий вдалеке. «Изгнание», ― слово громко и отчетливо зазвенело в разуме. Я посмотрел на ладонь. Вода вся вытекла. «Я ― неудача»,― подумал я. ― Я ― грешник, прикованный к жизни за гордыню, тогда как все, что было мне дорого, рассыпалось прахом». Я поднял глаза. ― Я ― Хоркос, ― сказал я.
Воспоминание меркнет. Солнце заходит, в последний раз полыхнув красным заревом. Я все еще изгнан, все еще изгнанник, но я более не сломлен бременем прошлого. Я вижу угасающий свет. Последние лучи красного солнца падают на частички праха. В их пыльном танце я вижу будущее. Вероятности и не рожденные судьбы кружат перед глазами, все они ― вселенные, которые будут жить или останутся не рожденными. Я вижу, как горят миры, а пепел становится колыбелью для детей человечества. Я вижу все, что было, и вижу то, как оно может закончиться. Мы воспрянем снова. Спасение грядет, даже если понадобится десять тысяч лет. Солнце село, и эта мертвая земля праха и пыли ― океан черного бархата под ногами. Я опускаю руку, и мысленным взором наблюдаю, как последние частички праха растворяются во тьме. Я оборачиваюсь. Позади меня море глаз, светящихся на бронированных лицах. Они ждут, безмолвные, наблюдающие. ― Пошли, братья мои, ― говорю я. ― Время настало.
Гордыня ― последний из грехов ― находит нас везде. Всех нас.
Я снова потянулся к воде и заметил, что за мной наблюдают. Мне следовало ощутить их приближение, следовало услышать их мысли и прочесть следующие движения еще до того, как они появились здесь. Но я не смог. Мой разум походил на заключенный в черепе камень. Их было пятеро. Доспехи ― цвета охры и подсохшей крови. От оружия отражался свет Ока. Я посмотрел на них, держа руку на полпути ко рту, позволяя воде вытекать сквозь пальцы. Они долгое время изучали меня, а затем один из них заговорил. Его голос походил на скрежет песка на зубах. ― Кто ты, явившийся в наши владения? «Кто я?» ― подумалось мне. «Я ― Ариман»,― пришла мысль, но прозвучала как крик, угасающий вдалеке. «Изгнание», ― слово громко и отчетливо зазвенело в разуме. Я посмотрел на ладонь. Вода вся вытекла. «Я ― неудача»,― подумал я. ― Я ― грешник, прикованный к жизни за гордыню, тогда как все, что было мне дорого, рассыпалось прахом». Я поднял глаза. ― Я ― Хоркос, ― сказал я.
Воспоминание меркнет. Солнце заходит, в последний раз полыхнув красным заревом. Я все еще изгнан, все еще изгнанник, но я более не сломлен бременем прошлого. Я вижу угасающий свет. Последние лучи красного солнца падают на частички праха. В их пыльном танце я вижу будущее. Вероятности и не рожденные судьбы кружат перед глазами, все они ― вселенные, которые будут жить или останутся не рожденными. Я вижу, как горят миры, а пепел становится колыбелью для детей человечества. Я вижу все, что было, и вижу то, как оно может закончиться. Мы воспрянем снова. Спасение грядет, даже если понадобится десять тысяч лет. Солнце село, и эта мертвая земля праха и пыли ― океан черного бархата под ногами. Я опускаю руку, и мысленным взором наблюдаю, как последние частички праха растворяются во тьме. Я оборачиваюсь. Позади меня море глаз, светящихся на бронированных лицах. Они ждут, безмолвные, наблюдающие. ― Пошли, братья мои, ― говорю я. ― Время настало.